Всё было, конечно, совсем не так.
Но теперь всё будет именно так.
Дисней — человек и студия — в 2013 году завершили дилогию, которую начали в 1964, а точнее в 1961, а еще точнее, которая началась 9 августа 1899 года в австралийском Мэрибо. Именно так — чтобы принять правду и глубину и фильма «Спасти мистера Бэнкса» 2013 года, и мюзикла «Мэри Поппинс» 1964 года — нужно смотреть их оба. Причем смотреть вместе с детьми — одновременно и сразу — своими и их глазами, взглядом на них и на себя.
А потом прочесть биографию Памелы Линдон Трэверс, урожденной Хелен Линдон Гофф, дочери Трэверса Роберта Гоффа — мистера Бэнкса…
Ниже лишь три этюда, вызванные образами отца и дочери — героев фильмов, книг и жизни.
* * *
Жизнь человеческая проходит не так. Жизнь наша проходит не так. Не так как должна. Мы, как шар на биллиардном столе, катимся посланные ударом рождения. Катимся, а в нас влетают другие шары; катимся и втыкаемся в непреодолимый борт обстоятельств; катимся, падаем наконец с облегчением в лузу — но это опять оказывается не то — что-то нас выдергивает и мы опять катимся, летим, ударяемся, бьемся…
Мы даже можем вообразить, что с какого-то момента своей жизни берем кий судьбы в свое управление, а кто-то даже с маниакальным упорством воображает, что раз за разом посылает себя в нужном (ведь он так уверен, что именно — в нужном) направлении.
Но — непробиваемость обстоятельств, инерции прежней жизни и жизни других сбивает, запутывает, посылает не в ту сторону, бьет, ранит, закручивает не тем и не с теми; на тебя налипает весь твой путь, всё то случившееся, что уже стало для тебя ценностью, а равно весь мусор пройденного — и это то, от чего ты уже сам не можешь отказаться, потому как прилипшее к тебе по твоей дороге/ то что ты сам присоединил к себе — уже стало тобой… И ты все меньше и меньше способен катится по прямой, да даже и не по прямой, а просто в том направлении, в котором мечталось…
Но — это всё не правда. Это всё не будет правдой. Потому что правдой будет то, что ты оставишь в себе — правдой будет то, что ты сохранишь как главное движение твоей жизни, а не те хаотичные, вынужденные, мучительно повторяющиеся метания, которыми были наполнены твои обреченно серые будни, в каких бы внешних декорациях всё не происходило.
Правдой будут не удары судьбы, не усталость, холод, жара, боль; не нелепые ошибки, минуты слабости, приведшие к трагедиям; не бесконечные пустые дни, заполненные суетой — правдой будут то, что ты пронес через все это в себе — в своей тайной сокровищнице — в сердце — что свидетельствует о лучшем, о добром, о любви.
* * *
Что ценно нам?
Где сокровище творца-мастера-художника?
В созданном или в нем самом?
Как видим мы то, что выходит из наших рук, что рождается из наших мук — как то, что перевешивает в своей искусной самоценности всё другое или как отблеск, украшение, попытка закрепить в вечности то единственно-безусловно-важное, что было, что есть в нас — то, что мы любили, то, что мы любим, того кого мы любили и любим?
Попытка поделиться знанием о вечности бытия не наших чувств, не наших переживаний, а знанием о вечности бытия того, к кому были эти чувства, того кто был и есть — чье существование равноценно нашему существованию — того, ценнее кого не может быть для нас как для существующих — ведь что может быть ценнее, чем равное в своем бытии всему бытию — нам, миру, Богу… — что может быть ценнее — любимого…
Это не значит, что мы жили и живем только для любимых нами. Это ведь и есть та самая трагедия жизни — жизнь идет поперек и нас, и, что страшнее, наших любимых. Но боль от невозможности жить как нужно — от невозможности сделать любимых счастливыми — эта боль и оставляет нас людьми — и хоть в какой-то мизерной доле, в очень смешной для трезвого взгляда доле, — извиняет и нас, и эту нелепую жизнь…
Если у тебя есть дар, то ты можешь попытаться претворить эту боль в слово, в картину, в звук, в кадр — чтобы сотворить еще одну маленькую точку опоры, в маленький указатель и знак — чтобы помнить о том, что пребудет всегда.
* * *
Человек слаб, он хочет быть слабым…
он думает, что ему непосильно нести ту ношу, что он несет…
но он может…
и даже химия алкоголя не способна отнять у него его самого, пока он еще видит, пока он еще помнит, кто этот — он сам…
и в этом его — “сам” — и его близкие тоже, может быть даже в первую очередь…
Он может пытаться спрятаться, он может пытаться предать себя — но реальное существование любимых пересилит — и даже в той горькой бездне, в которой он, понимая свою слабость и ничтожность, оказался, он будет лелеять надежду, что у любимых будет потом всё хорошо, что у них получится счастливая жизнь — и он им своей слабостью поможет — он снимет с них груз своей никчемности — он, так многого не сделавший, оставит их для жизни…
И это его будет утешать — и в этом он будет больше всего заблуждаться, потому что те, кого он любит, и те, кто любит его, — с его смертью никогда не будут счастливее, чем с его жизнью — никогда…
■ О том, что дает силы жить…
//«Патерсон» (реж. Джим Джармуш, 2016)
■ Как удержать жизнь, утекающую сквозь пальцы? Оплести гармонией время…
//«Ускользающая красота» (Бернардо Бертолуччи, 1996)
■ О беспредельной доброте Леонова, что победила бесчеловечность в пьесе…
//«Обыкновенное чудо» (Марк Захаров, 1978)
[комментарий 1]
«…правдой будет то, что ты сохранишь как главное движение твоей жизни…»
Сколько людей может сказать, что в своей «не так идущей жизни», они знают, что для них будет «так/правильно идущей жизнью»?
И не это ли счастье человека, у которого есть «призвание»? Даже если его «призвание» раз за разом не реализуется?
Ведь если не реализуется, значит он знает, ЧТО нужно ему от жизни, или хотя бы — по КАКОЙ дороге ему нужно идти, или хотя бы — в КАКУЮ сторону…
Поэтому если «призванный» страдает от мешающего ему по жизни — пусть в этом своем страдании помнит об этом своем счастье…
`
Re: [комментарий 1]
А если уже поздно, если жизнь увела туда, или время уже всё — кончилось; если он твердо знает, что всё — его призвание, его талант так и остались в нем, так и уйдут в ничто… Может ли что-то быть горше? Может быть лучше совсем на знать?
Или, что еще серьезнее — может быть куда как правильнее довольствоваться «малой реализацией» — дом-дерево-сын, добрые дела… — ведь и это ой как не мало — ведь по самому большому счету — разве не к этому склоняет нас всё мироздание, а все эти носимые в нас «Призвания» — что это как не гордыня?
[«медленное чтение» — фразы-смыслы текста/фильма для обдумывания еще] :
[ только рассказанная/овеществленная история остается жить; без переданной истории мир исчезает в небытии [именно для этого миру и нужен человек] ]
«…Всё было, конечно, совсем не так.
Но теперь всё будет именно так.…»
«…Жизнь человеческая проходит не так. Жизнь наша проходит не так. Не так как должна. …»
[ чувство нашей, всегда знаемой нами как существующая, свободы;
тихий голос совести/ мечты о всеобщем должном мире;
всегда открытый перед нами горизонт возможного
— никогда не позволят успокоится человеческому в человеке ]
[ мир, события мира, мы сами для самих себя — всегда больше, чем тот куцый набор расчета и планов, по которому кто-то может пытаться выстраивать свою судьбу ]
«…Мы, как шар на биллиардном столе, катимся посланные ударом рождения. Катимся, а в нас влетают другие шары; катимся и втыкаемся в непреодолимый борт обстоятельств; катимся, падаем наконец с облегчением в лузу — но это опять оказывается не то — что-то нас выдергивает и мы опять катимся, летим, ударяемся, бьемся… Мы даже можем вообразить, что с какого-то момента своей жизни берем кий судьбы в свое управление, а кто-то даже с маниакальным упорством воображает, что раз за разом посылает себя в нужном (ведь он так уверен, что именно — в нужном) направлении. Но — непробиваемость обстоятельств, инерции прежней жизни и жизни других сбивает, запутывает, посылает не в ту сторону, бьет, ранит, закручивает не тем и не с теми…»
[ человек — это он сам (его суть) и его судьба;
только в своей истории он дан себе во всей полноте;
человек данный себе здесь и сейчас — всегда уникален, потому что всегда уникален его путь/ его история — невозможно сказать, что он пришел бы к той же точки своей жизни, в которой он сейчас, каким-то другим путем — его путь жизни не может быть отмыслен от него самого ]
«…на тебя налипает весь твой путь, всё то случившееся, что уже стало для тебя ценностью, а равно весь мусор пройденного — и это то, от чего ты уже сам не можешь отказаться, потому как прилипшее к тебе по твоей дороге/ то что ты сам присоединил к себе — уже стало тобой…»
[ чем длиннее наша история (по времени и/или по насыщенности событиями и/или по их силе) — тем сложнее нам притворяться, что мы можем произвольно изменить свою жизнь, придумав какие-то простые новые правила/рецепты, придумав какой-то финт с внешними обстоятельствами ]
«…И ты все меньше и меньше способен катится по прямой, да даже и не по прямой, а просто в том направлении, в котором мечталось……»
[ верность себе — это верность своей главной истории, которую ты рассказываешь, и судить ты себя всегда будешь на весах своей главной истории — если она есть;
если же ее нет — то это значит, что ты её потерял (ведь в детстве она всегда есть — пусть даже в своей наивной всеобщности — счастья [для всех]) — и в этом её “нет” — в этой горечи и состоит твой суд на самим собой ]
[ человек может быть утешен только Правдой — только историей, рассказанной от всей чистоты сердца (от того, что ты сохранил, что ты помнишь о чистоте своего детского сердца) ]
«…[муть пройденной жизни] — это всё не правда. Это всё не будет правдой. Потому что правдой будет то, что ты оставишь в себе — правдой будет то, что ты сохранишь как главное движение твоей жизни, а не те хаотичные, вынужденные, мучительно повторяющиеся метания, которыми были наполнены твои обреченно серые будни, в каких бы внешних декорациях всё не происходило. Правдой будут не удары судьбы, не усталость, холод, жара, боль; не нелепые ошибки, минуты слабости, приведшие к трагедиям; не бесконечные пустые дни, заполненные суетой — правдой будут то, что ты пронес через все это в себе — в своей тайной сокровищнице — в сердце — что свидетельствует о лучшем, о добром, о любви…»
[ наша истинная история, Правда нашей жизни — длится нами — сохраняется нами в нашем сердце — потому что в ней живут любимые;
наша память — это вечная жизнь (жизнь в вечности) тех, кого мы любим, ради кого вот это вот всё ]
«…мы видим то, что выходит из наших рук, что рождается из наших мук ..как отблеск, украшение, попытка закрепить в вечности то единственно-безусловно-важное, что было, что есть в нас — то, что мы любили, то, что мы любим, того _кого_ мы любили и любим.
..как попытка поделиться знанием о вечности бытия не наших чувств, не наших переживаний, а знанием о вечности бытия того, к кому были эти чувства, того кто был и есть — чье существование равноценно нашему существованию — того, ценнее кого не может быть для нас как для существующих — ведь что может быть ценнее, чем равное в своем бытии всему бытию — нам, миру, Богу… что может быть ценнее — любимого…»
[ человечность в нас — это всегдашняя боль от нашей недостаточности (недостаточности наших чувств, усилий, [даже] удачливости) для счастья любимых;
наши все творения, всё что мы создаем из своей человечности – это попытка вызвать к существованию то, что сделает счастье чуть более возможным ]
«…Это не значит, что мы жили и живем только для любимых нами. Это ведь и есть та самая трагедия жизни — жизнь идет поперек и нас, и, что страшнее, наших любимых. Но боль от невозможности жить как нужно — от невозможности сделать любимых счастливыми — эта боль и оставляет нас людьми — и хоть в какой-то мизерной доле, в очень смешной для трезвого взгляда доле, — извиняет и нас, и эту нелепую жизнь…
Если у тебя есть дар, то ты можешь попытаться претворить эту боль в слово, в картину, в звук, в кадр — чтобы сотворить еще одну маленькую точку опоры, в маленький указатель и знак — чтобы помнить о том, что пребудет всегда…»
[ человек хочет быть слабым — и именно в этом открывается правда того, что он на самом деле силен, что у человека достаточно сил, чтобы жить в мире в полную силу… и именно потому память об этом так мучительна больна нам, когда мы продолжаем играть в слабость, когда мы отказываемся от продления нашего пути для-ради нас и наших любимых и нашей истории о них — о нас ]
[ когда самые человечные из нас предают себя, они утешаются тем, что освобождают мир от себя, для может быть счастья остающихся, но мы без них — навсегда сироты ]
«…Человек слаб, он хочет быть слабым… он думает, что ему непосильно нести ту ношу, что он несет… но он же может… и даже химия [алкоголя] не способна отнять у него его самого, пока он еще видит, пока он еще помнит, кто этот — он сам…и в этом его — “сам” — и его близкие тоже, может быть даже в первую очередь…
Он может пытаться спрятаться, он может пытаться предать себя — но реальное существование любимых пересилит и даже в той горькой бездне, в которой он, понимая свою слабость и ничтожность, оказался, он будет лелеять надежду, что у любимых будет потом всё хорошо, что у них получится счастливая жизнь — и он им своей слабостью поможет — он снимет с них груз своей никчемности — он, так многого не сделавший, оставит их для жизни…
И это его будет утешать — и в этом он будет больше всего заблуждаться, потому что те, кого он любит, и те, кто любит его, — с его смертью никогда не будут счастливее, чем с его жизнью — никогда…»