«Обыкновенное чудо» Марка Захарова я, как и большинство родившихся в СССР, смотрел множество раз, часто с какого-то случайного места и до конца — эпоха классического советского телевиденья, она была такая.
Советская власть хотела воспитывать лучшее в человеке и потому сама определяла, что и когда смотреть — и, скорее всего, правильно делала…
Но не будем про политику, потому как вне зависимости от всего внешнего — просмотр фильма всегда был удачей и счастьем. Даже если удавалось увидеть только фрагмент — душа оттаивала от наледи повседневности и принимала в себя щемящие чувство жажды вечности…
И вот теперь посмотрел фильм после большого перерыва и уже вместе с со своими детьми. Смотрел полностью, на большом экране и не отрываясь. Радость, грусть, восторг и печаль испытал как и прежде…Но кое-что захотелось проговорить особо.
[«принцесса»]
Прекрасна в фильме точность передачи потрясений и надежд юности.
…Первое обнаружение юным существом себя обреченным на одиночество в таком, как оказалось, чужом мире…
…и первое осознанное проживания чувства близости Себя с Другим…
Через Принцессу мы видим горькое чудо одиночества — обрыв пуповины самоотождествленности с родителями и выпадение из колыбели уверенности в вечности быта/бытия — чудо одиночества как того, что открывает возможность осознания себя как отдельного Себя и, одновременно как того, что дарит возможность встречи с Другим.
Через Принцессу мы видим радостное чудо любви — обретение надежды на неодиночество и проживание сверхценности мгновения вечности.
А еще через неё мы опознаем такой всегда неожиданно возможный взгляд юности на близких как вдруг чужих: «мир стал другим, а близкие остались теми же самыми»… и взгляд юности на себя как на причину всех действий и бед мира: «это я во всем виновата, я сказала не то…» etc.
[«волшебник»]
Прекрасен образ одиночества творца, даже если он погружен в любовь-заботу… когда любовь переживается, но одновременно и видится в ее целостности, т.е. завершенности, т.е. конечности…
[«король»]
Прекрасна мощь интерпретации Леонова-Захарова образа «короля-убийцы» — он не сатира на правящих извергов, в которых из человеческого лишь любовь к собственным детям, — все гораздо сильнее — король сам является безмерно добрым существом.
Чтобы спасти свою опаленную несовершенством мира душу — он решил оговорить себя, оболгать себя — всегда разыгрывать из себя «зло» — чтобы этим, как оберегом, отогнать от себя и своих близких настоящее зло.
И все близкие это знают. И придворные подыгрывают ему — они ужасаются его «страшным приговорам», которые никогда не были исполнены, и его «страшным рассказам», которые никогда не происходили на самом деле, чтобы чужаки не разрушили добрый мир их самого доброго короля на свете…
И лишь министр-администратор своей трусливой и эгоистичной душой не разглядел игры и начал ускорять разрушение мира этих прекрасных, наивных и беззащитных людей…
Ну а когда попытка короля заболтать зло мира ради своей дочери провалилась, когда он понял, что он не смог своими силами оградить свое дитя от этого мира, то он решил пойти до конца — до кажущегося ему логичным конца — до полного отрицания мира — до нежелания воспринимать его как существующий — до вычеркивания себя из противного ему мира — что показалось ему таким логичным после того, как он увидел, как вычеркивает мир из себя, а себя из мира его дочь…
Министр-администратор — лишь мелкий агент неумолимого хода вещей мира сего… Обреченности человека на одиночество и смерть не может противостоять никакой оберег ни из каких слов и даже дел.
Обреченность на одиночество и смерть — превозмогается (или, если угодно, забывается) лишь обыкновенным, то есть изначально доступным всем, чудом любви. Любви, в которой человек выходит из своей клетки и живет другим как собой, в которой человек превосходит самого себя и тем самым только впервые и приближается к себе в полноте замысла о себе…
* * *
Почему образ Короля в исполнении Евгения Леонова в постановке Марка Захарова требует отдельного философского разговора?
А потому, что, явленная нам в фильме 1978 года «беспредельная доброта», отсутствует в пьесе Евгения Шварца.
У Евгения Шварца в пьесе другой финал был приготовлен и для Администратора, и для Короля — финал, не оставляющий шанса подарить им любовь, а значит не оставляющий шанса увидеть в каждом из них человека;
…даже Принцессе у Шварца отказано в финале в любви к Королю — она просто “не замечает” убийства своего отца…
Вот, собственно, фрагмент пьесы:
Хозяйка Так-то оно так, но уж лучше бы сделал ты что-нибудь полезное для влюбленных. Ну, например, превратил бы Администратора в крысу.
Хозяин. Сделай одолжение! (Взмахивает руками.)
Свист, дым, скрежет, писк.
Готово! Слышишь, как он злится и пищит в подполье? Еще что прикажешь?
Хозяйка. Хорошо бы и короля… подальше бы. Вот это был бы подарок. Избавиться от такого тестя!
Хозяин. Какой он тесть! Он…
Хозяйка. Посплетничай в праздник! Грех! Преврати, родной, короля в птичку. И не страшно, и вреда от него не будет.
Хозяин. Сделай одолжение! В какую?
Хозяйка. В колибри.
Хозяин. Не влезет.
Хозяйка. Ну тогда — в сороку.
Хозяин. Вот это другое дело. (Взмахивает руками.)
Сноп искр. Прозрачное облачко, тая, пролетает через сад.
Ха-ха-ха! Он и на это неспособен. Не превратился он в птицу, а растаял как облачко, будто его и не было.
Хозяйка. И это славно. Но что с детьми? Они и не глядят на нас. Дочка! Скажи нам хоть слово!
Принцесса. Здравствуйте! Я видела уже вас всех сегодня, но мне кажется, что это было так давно. Друзья мои, этот юноша — мой жених.
Медведь. Это правда, чистая правда!
Хозяин. Мы верим, верим. Любите, любите друг друга, да и всех нас заодно, не остывайте, не отступайте — и вы будете так счастливы, что это просто чудо!
З а н а в е с.
■ О тех, для кого чужая боль больнее…
// «Чучело» (Ролан Быков, 1983)
■ Советская возвышающая мечта…
// «Много шума из ничего» (Самсон Самсонов, 1973)
■ Зачем быть честным, если скоро умирать?…
// «Старики-разбойники» (Эльдар Рязанов, 1971)
■ Достаточно ли миллиарда, чтобы заполнить пустоту на месте веры в человечество?… // «Золотой телёнок» (Михаил Швейцер, 1968)
■ Зло не ходит по улицам под бой барабанов…
// «Четыреста ударов» (Франсуа Трюффо, 1959)
P.S.
Конечно, то, что пьесы у Шварца совсем не благостные — это не секрет (в их, таксказать, особом реальном (реалистичном?) гуманизме).
И в т.ч. поэтому подход Леонова-Захарова очень многого стоит…
…душе так хочется тянуться и к бесконечной доброте кинообраза Леонова, и к грёзе о лучшем мире и лучших людях в фильмах Марка Захарова…
[«медленное чтение» — фразы-смыслы текста/фильма для обдумывания еще] :
[ (само)сознание — это всегда об одиноком — об отдельном — о самости стоящей в (противо)стоянии перед всем миром;
но и встретить Другого может только тот, кто до этого пребывал в его нехватке, потому горечь бытия Одним необходимое условия осознанной радости бытия Вместе — знаемой, ценимой, оберегаемой радости…]
«…горькое чудо одиночества — обрыв пуповины самоотождествленности с родителями и выпадение из колыбели уверенности в вечности быта/бытия — чудо одиночества как того, что открывает возможность осознания себя как отдельного Себя и, одновременно как того, что дарит возможность встречи с Другим…»
«…Первое обнаружение юным существом себя обреченным на одиночество в таком, как оказалось, чужом мире…
…и первое осознанное проживания чувства близости Себя с Другим…»
≈
[ детство обрывается впервые узнанным своим одиночеством — узнанной обреченностью на одиночество, которое не может быть исправлено просто присутствием родного — обрывается узнанной трагедией всегда возможной оставленности, когда родной в любой следующий шаг времени может перестать быть,
а потому еще и еще трепетнее проживаются мгновения близости — мгновения все более и более тесного сближения все-все-понимающих одиночеств, которые никогда не смогут стать одним навсегда, но которые вот именно сейчас сливаются в невозможности слиться в одно… ]
«…радостное чудо любви — обретение надежды на неодиночество и проживание сверхценности мгновения вечности…»
≈
[ любовь — это всегда посыл в вечность — всегда претензия на непрекращаемость — всегда бесконечность отражения в друг друге ]
«…всегда неожиданно возможный взгляд юности на близких как вдруг чужих: “мир стал другим, а близкие остались теми же самыми”…»
≈
[ юность осознает себя как отдельность и это осознание раскрывается и через травму всегда возможного взгляда на еще мгновение назад Родных как на чужих — как на возможных посторонних — как не тех, кто уже не видит мир так, как его видишь ты ]
«…взгляд юности на себя как на причину всех действий и бед мира: “это я во всем виновата, я сказала не то”…»
≈
[ юность потому еще и не “взрослость”, что она еще живет в теплоте грезы связанностью со всем миром — живет теплотой, которая может обжигать болью ожидания лучшего от мира и болью ответственности за мир — юность еще не остыла до “трезвости” мертвых фраз: «я никому ничего не должен» = «мир ничем мне не должен» ]
«…[весь фильм пронизан грустью] одиночества творца, даже если он погружен в любовь-заботу… когда любовь переживается, но одновременно и видится в ее целостности, т.е. завершенности, т.е. конечности…»
≈
[ Бог неотмыслим нами от Любви… — одинок ли Бог?
всемогущий, вне и над-временный, всеведающий … нами может быть постулирован как неодинокий…
а вот если речь идет о любом ином творце, который хоть в чем-то мыслим как конечный, хоть в чем-то мыслим как ограниченный — такой творец с необходимостью — одинок… ]
«…король …является безмерно добрым существом.
Чтобы спасти свою опаленную несовершенством мира душу — он решил оговорить себя, оболгать себя — всегда разыгрывать из себя «зло» — чтобы этим, как оберегом, отогнать от себя и своих близких настоящее зло…»
≈
[ отец семейства, защитник — для него обычное дело принять на себя зло — делать зло, поскольку уверен, что живешь в злом мире — воображать, что сделаешь всю черную работу — чтобы дети и любимые не испачкались злом… — вот только от делания зла зло всегда лишь прибывает в мире, захлестывая и их самих, и их детей;
а если принять зло на себя — отдав себя в жертву — в надежде, что цепочка зла прервется тем самым, что собой искупаешь неправду — оставляя будущему лишь свет… — так ведь тоже можно поступать, подражая Ему…
[ самооговоры, не допущение сглаза, напускание на себя страшного образа — человек боится предстать перед миром своим главным, самым внутренним, самым ценным… добрым, открытым, восприимчивым — тем, что хочется больше всего защитить, тем, ранение чего, будет больнее всего…;
и в этой защите как часто человек отгораживается до очерствления до своего самого нутра, до погружения себя в отравленную лож почти до конца…;
но пока маскировка работает, так хочется думать, что в любой момент можешь перестать претворяться и открыться миру и мир поймет…]
«…его «страшным рассказам», которые никогда не происходили на самом деле, — чтобы чужаки не разрушили добрый мир их самого доброго короля на свете…»
[слепота эгоистичных душ разрушительна всегда]
«…И лишь министр-администратор своей трусливой и эгоистичной душой не разглядел игры и начал ускорять разрушение мира этих прекрасных, наивных и беззащитных людей…»
[сумасшествие как “выход” — отрицание всего мира как “выход” — вычеркивание себя из непринимаемого мира как “выход”…
“выход” — чтобы не было так как есть, если это есть несовместимо с самым-самым желаемым,
“выход”, оборачивающийся горем всех]
«…а когда попытка короля заболтать зло мира ради своей дочери провалилась, когда он понял, что он не смог своими силами оградить свое дитя от этого мира, то он решил пойти до конца — до кажущегося ему логичным конца — до полного отрицания мира — до нежелания воспринимать его как существующий — до вычеркивания себя из противного ему мира — что показалось ему таким логичным после того, как он увидел, как вычеркивает мир из себя, а себя из мира его дочь…»
«…Министр-администратор — лишь мелкий агент неумолимого хода вещей мира сего… Обреченности человека на одиночество и смерть не может противостоять никакой оберег ни из каких слов и даже дел…»
≈
[ люди, действующие другими как вещами, — сами встраивают себя в цепочку вещей мира;
цепочка любых вещей всего мира никогда не может получить цену, соотносимую с собственно человеческим в человеке;
вещь, воспринимаемая даже самым минимум человечного вне связей с человечным, — всегда ничтожна, всегда бессмысленна, всегда не о том… ]
[человечность обретается в/через сопричастность любви]
«…обреченность на одиночество и смерть — превозмогается лишь обыкновенным, то есть изначально доступным всем, чудом любви. Любви, в которой человек выходит из своей клетки и живет другим как собой, в которой человек превосходит самого себя и тем самым только впервые и приближается к себе в полноте замысла о себе…»
[ одиночество и смерть как таковые всегда существуют лишь в контексте человеческого;
без человека — нет ни одиночества, ни смерти, а есть лишь свалка вещей мира;
а потому даже и одиночество, даже и смерть — всегда требуют любви, чтобы даже быть понятыми как таковые ]
[человек — это тот, кого может полюбить человек]
«… в пьесе другой финал был приготовлен и для Администратора, и для Короля — финал, не оставляющий шанса подарить им любовь, а значит не оставляющий шанса увидеть в каждом из них человека…»
[ «и все же»
Почему любовь, открытая нам образом Короля-Леонова, продолжает выходить за пределы даже нашего тутошнего аналитического разбора в “медленном чтении” фильма, который вроде как происходит в максимально мыслимых координатах человеческого бытия ? …
Что такое в силе любви, что рвется выйти за пределы и зла, и мира — в силе предельного несогласия с тем, чтобы с любимым случилось что-то плохое ?
Что такое в душевной боле за любимого, которой никакие слова и определенности не могут быть сопоставлены ?
Боль за любимого может лишь уйти в себя (спрятаться от всех), но не может быть никогда заговорена никакими словами, не может быть успокоена никакими доводами…
Вес любви перевесит весь мир, перевесит тебя, перевесит твоё “счастье в мудрости”; счастье возможно только в любви — только в счастье любимого, только в счастье всех… ]