Понял ли он её до конца?
Нет.
Поймем ли мы её?
Конечно, нет…
Но и он, и мы простим её. Даже если ей наше прощение не нужно. Оно нужно нам. Нам нужна апология ей.
. . .
Она ушла в него как в монастырь, как в сиротский дом, как в госпиталь. Спасать, заботиться и выхаживать. И спасаться самой.
Кого она любила?
Так, чтобы всем сердцем; так, чтобы в душе был постоянный огонь, то обжигающий, то согревающий; так, что если его вдруг не стало, — то боль от его отсутствия разрывала всю её и весь мир вокруг?…
Кого она любила всей собой?
Родителей, сгинувших в обвале её страны. Своего сына. Отца своего сына, ставшего её первым и тут же последним затмившим всё вокруг счастьем. Очень коротким счастьем. Слишком коротким.
Она назвала его комиссаром. Был ли он им? Кто знает. Может быть она спасалась этой выдумкой, чтобы защитить себя и их сына.
Когда жизнь свела её и Филиппка — она уже была трезва. Трезва до бесчеловечности. На поверхности её души уже всё выгорело — и сказки детства, и опьянения надежд юности, и забытье страсти любви. Она выживала только оставшимся в ней рассудком. Трезвым, холодным и опостылевшим.
Её мир сгорел. И тут прибился к ней Филиппок. Один из малых сих, блаженный верностью горнему миру. Обреченный погибнуть.
Его мир был цел. Он был спасен в его грёзах. Спасен до конца его жизни. Которая должна была оборваться.
И она спаслась в нем. Спасла его. Приютила и приютилась сама. Выходила его и продолжила жить сама.
Трезво, расчетливо, выстраивая чужой ей мир вокруг себя по правилам этого нового мира, и оставаясь почти всегда холодной. Разрешив себе сохранить лишь маленький огонек тепла далеко в душе. В душе, которая заперлась в келье святого монастыря, которым стал для неё её Филиппок.
Она слушала его сказки как молитвы. Она находила в них оправдание почему она живет. Она через них оставалась человеком.
Ведь легко было перестать быть человеком. Она могла продать себя дорого. Но это означало потерять бесценность своего Я и, утаеваемого в себе, своего мира. Поэтому она дарила себя.
Даже когда почти теряла нить своей жизни.
Дарила даже тому скрипачу, который прятал себя и прятал свой мир (или играл эту роль) в глупой надежде спрятаться от самого грозного века… Потом ей было стыдно самым острым стыдом — стыдом обманываемых надежд на тебя — стыдом человека, увиденного в своей, такой себялюбивой, слабости, когда в него веруют как в единственное спасение для всех-всех…
У всякого есть предел. Есть удары, которые пробьются в любое убежище, возводимое человеком. Если еще есть к чему пробиваться. В ней было.
Смерть сына. Она лишилась глаз, которыми еще стоило смотреть на мир; лишилась чувств, которые скрепляли каждый день её жизни с жизнями иначе чужих ей людей. Потому что это были глаза и чувства её сына. Жить человеком стало незачем. И даже Филиппок был лишь стенами её сокровенного, но не самим сокровенным. Родными стенами… а потому было особенно невыносимо оставаться в них — она бежала.
А потом миллионы раз умноженное человеческое горе накрыло всех. И в этом горе все выстояли. И это было чудо. И это чудо продолжения жизни вернуло и её. Чтобы продолжить спасать и спасаться.
. . .
Любила ли она Филиппка?
Любовь она разная. Забота, милость, жалость, помощь, сочувствие, вера в талант другого, радость успеху другого, боязнь за другого… — что в этих чувствах будет человеческого, если в них нет отсвета любви?
Кто увидит в ней расчетливую самку, которая завела потомство от перворангового самца, наделенного новой властью, а потеряв его, уцепилась за первого попавшегося безопасного самца, который мог в ближайшие пару месяцев прокормить её и её приплод; а потом проталкивалась им как, похожим на нечто приличное, чучелом в привилегированный круг новых приличных, чтобы зажить, знакомой ей по своему детству, удобной жизнью? Кто увидит в ней думающую только о себе и своей похоти даму нового полусвета, которая завела для прикрытия эрзац-мужа, и ходила от одного способного оплачивать её удобную жизнь мужчинки до другого, пока те еще на неё клевали, а потом успокоилась в квартирке мужа-идиотика? Кто увидит в ней бесчувственную и безголовую мать, которая бросала своего сына одного и уходила развлекаться по знакомым по городу, когда шансы не вернуться были больше, чем остаться в живых; и которая, целиком занятая собой, плевала на то, что будет с подросшим сыном на море или на улице… и которая лишь животной частью своей ревела как белуга над делом рук своих, чтобы чуть погодя, приняв новые свои шансы, зажить новой жизнью? …
Всё это можно увидеть в фильме. Но кто мы будем, если будем видеть это в людях и верить, что всё так и есть «на самом деле»?
Будем ли мы людьми? Поймем ли мы людей? Или сами убьем свои сердце и душу в подобных зоологических каузальных построениях?
Не дай нам Бог.
Это сходно с тем, как перечнем одних и тех же шагов и поворотов, можно описать перемещение человека и по художественному музею и по продуктовому супермаркету — но значит ли это, что для человека всё равно, где он был — в магазине или музее? )
* * *
Первая часть текста была про неё и через неё про всех, и про нас тоже. А что другие, а что другие мы, а что вообще мир, открывающийся нам в шедевре Ильи Авербаха, открывающийся в глазах и глазами героя?
Филиппок. Герой…
На нем держится человечество в его самом лучшем…
Его грёзы связывают время и людей…
Он знает о своей нелепости, но перешагивает через это, потому что нужно донести до людей мир, красоту и любовь, донести до них его мир, его время, передать хотя бы тысячную часть того, чем пылает его сердце
…образы новых верующих нового мира, которые, имея за душой лишь эту веру в будущее (целую Веру в Будущее!), не принявшие прошлого и ужас настоящего, — построили целую Новую страну…
«колхоз — это колхоз» … когда вера и чувства невыразимы, да и не нужны слова…
…а еще философ из степи со смертельно раненой душой …
и, не узнанные им, приютившие его, святые-подвижники, которые и сами не знали, что они святые, но которые тратили свои жизни на то, чтобы вырастить Человека из темных, забитых и никому никогда до того не нужных людей…
…и литературный покровитель, недолгий командир их похода к фронту… фактически убитый другом, поворотом не туда…
но принявший это, потому как он знал, что на самом деле он был убит немцем несколько часов назад, просто пуля прошла чуть ниже, и дала ему несколько часов жизни…
…и война, такая нелепая, мелкая и бессмысленно кровавая на фоне покоя и вечности родного мира — на фоне деревьев, травы, реки, неба…
«Так хочется жить!»
А жизнь могла оборваться столько раз…
Но то что было, уже навсегда! Спасительный корабль нашей памяти раз за разом удерживает нас от ужасов века сего и дарит нам силы длить и жизнь, и красоту, и любовь.
■ Абсурд и Истина фильма и жизни…
//«Монолог» (Илья Авербах, 1972)
■ Сон жизни…
//«Земляничная поляна» (Ингмар Бергман, 1957)
■ Про семью как панцирь, что нас (не)сберегает…
//«Алиса здесь больше не живет» (Мартин Скорсезе, 1974)
■ Бессилие слов и боли…
//«Ложное движение» (Вим Вендерс, 1975)
■ "Сама себя не похвалишь, никто тебя не похвалит": о некоммуникабельности чувств и слов…
//«Смятение чувств» (Павел Арсенов, 1977)
■ Обман и Правда человеческого существования…
//«Четыре ночи мечтателя» (Робер Брессон,1971)
■ О том, что дает силы жить…
//«Патерсон» (Джим Джармуш, 2016)
■ Будь проклята война…
//«Баллада о солдате» (Григорий Чухрай, 1959)
■ О тех, для кого чужая боль больнее…
//«Чучело» (Ролан Быков, 1983)
■ Самоотречение. О тех, кто спасают(ся)…
//«Аритмия» (Борис Хлебников, 2017)
■ Три дороги для одинокого человека: путь служение другим, путь свободы, путь надежды… // «Короткие встречи» (Кира Муратова, 1967)
■ Путь СССР – от беспризорников к звездам…
//«Путевка в жизнь» (реж. Николай Экк, 1931)
■ Правда о нашей Революции и Спасении…
//«Трилогия о Максиме» (Григорий Козинцев, Леонид Трауберг, 1934-1938)
■ СССР. Страна как жизнь…
//«Застава Ильича» (Марлен Хуциев, 1959-1988)
■ Как снять Правду о войне, что даст силы, когда до победы еще так далеко?… //«Два бойца» (Леонид Луков, 1943)
КОММЕНТАРИИ К СТАТЬЕ // ФИЛЬМУ :
Добавьте свой комментарий
Советский Союз Мечтателей, или О наивности…
//«Начальник Чукотки» (1966)
В фильме Виталия Мельникова 1966 года мы узнаем целый набор тех чудных черт советского человека, что помогли сотворить, поддерживали и разрушили первую в мире Страну Советов. Наших черт…
Когда чужая боль больнее…
//«Чучело» (Ролан Быков, 1983)
Чувствовать других как себя – как это много, как прекрасен и ошеломляюще широк может быть наш общий мир. И как это может быть больно…
Зачем быть честным, если скоро умирать?…
//«Старики-разбойники» (1971)
Он потерял всё: работу и её смысл, семью, дом, здоровье, остроту ума… Его уже нет. Жизнь развеялась как дым — пара лет, пара месяцев, а, может, дней и всё… Да? Нет! Его бестолковость — это не порождение немощи или надвигающегося маразма — но жизнь в мудрости…
Прекрасное введение в проблемы ИИ и гимн человечности…
//«Короткое замыкание»(1986)
Фильм убедительно и очень-очень не скучно показывает как работает тест Тьюринга на Искусственный Интеллект (ИИ), почему он до сих пор актуален и почему его прохождение компьютерами и роботами не будет для нас определяющим…
(Бес)человечная притча о свободе, лошадях, детях и рае…
//«Белая грива: Дикая лошадь» (1953)
Альбер Ламорис – признанный гений короткого метра; до триумфального «Красного шара» он снял горький и прекрасный фильм о мальчике и коне – (бес)человечную притчу – поэму смерти (от) детских иллюзий… в чём никто и никогда не захочет себе признаться…
Не разум спасает человека от чудовища в нём самом, не интеллект сохраняет человечество…
//«Забытые» (Л.Бунюэль, 1950)
Через 21 год после разрезания глаза в «Андалусском псе», столп сюрреализма Луис Бунюэль снял фильм по канонам итальянского неореализма и очень близко к советскому взгляду на мир. Но это был совсем другой мир…
Три пути одинокого человека: путь служения другим, поиск свободы, грёзы надежды…
//«Короткие встречи» (Кира Муратова, 1967)
Гениально точно, больно и светло. Кира Муратова, Владимир Высоцкий и юная Нина Русланова…
СССР. Страна как жизнь…
//«Застава Ильича» (М.Хуциев, 1964)
Семь десятков лет. Срок человеческой жизни. Век Советской страны.
Как уникален каждый, как ценен каждый — год, день, час… шаг, выбор, поступок…
Восторг быть пришельцем…
//«Человек ниоткуда» (Э.Рязанов, 1961)
Гимн прекрасным людям прекрасной страны — такой, какой она себя в 1960-е еще видела, а всего через четверть века видеть почти разучилась… И вот теперь мы, наконец, стали способны вновь оценить свершенное. С благоговением перед величием, горечью от утерянного и надеждой на возрождение…
О чем мечтала Америка после высадки на Луну…
//«Близкие контакты третьей степени» (С.Спилберг, 1977)
Фильм из эпохи, в которой торжествовала Правда первого осознания Космоса как Вызова — Вызова, который Человек принял — принял в Вере, что он сможет Космос покорить, что он должен его покорить, что он в ряду других достойных — что он космическое существо…
Конец вечности детства…
//«Когда я стану великаном» (И.Туманян, 1979)
Что может быть прекраснее и ранимее юной души? Пожалуй, лишь советская традиция “школьного кино” умела предельно бережно касаться её. Умела возвысить и героев, и нас, зрителей. Только в советских фильмах столь изящно открывался мир поэзии, мир влюбленности, мир обезоруживающей искренности, сложности и трагичности “почти взрослых чувств”…
Будь проклята война…
//«Баллада о солдате» (Г.Чухрай, 1959)
Будь проклята смерть. Будь проклята разлука навсегда. Будь проклято всё, что происходит навсегда и безвозвратно. Будь проклята война — миллионнократная разлука и смерть — миллионнораз разорвавшая навсегда и безвозвратно жизни людей…
[«медленное чтение» — фразы-смыслы текста/фильма для обдумывания еще] :
[ прощение — обязательный акт, открывающий возможность понять;
прощение нужно для нас потому что только изъяв другого из диспозиции осуждения, не говоря уже о ненависти, мы в состоянии взглянуть на него в максимально доступной для нас полноте его отношений с миром;
прощение не гарантирует понимания, но оно дает на него шанс, в т.ч. шанс на понять нам нас самих в гораздо более широком спектре наших отношений с миром, чем та реальность в которой мы себя улавливали до того как включили работу прощения ]
«…Понял ли он её до конца? Нет. Поймем ли мы её? Конечно, нет… Но и он, и мы простим её. Даже если ей наше прощение не нужно. Оно нужно нам. Нам нужна апология ей.…»
[ единственный по-настоящему реальный путь спасения себя — это спасение других; спасая других — мы укрепляем реальность нашего общего (со)существования — т.е. в т.ч. укрепляем реальность себя как ценного для себя же, как соотносимого с Должным ]
«…Она ушла в него как в монастырь, как в сиротский дом, как в госпиталь. Спасать, заботиться и выхаживать. И спасаться самой…»
[важное уточнение]
…спасая других — мы … укрепляем реальность себя как ценного для себя же…
— это лишь вторым шагом проявляется как “чувство” ценности себя, а пятым или шестым может быть в каких-то каузальных построениях обкромсано до “повышения психологического довольства собой”/ “повышения собственной социальной значимости” и т.п.
— потому как первым шагом это значит реальное* возрастание нашего существа — онтологическое насыщение окружающего нас человеческого мира:
мы — существа существующие в сцепленности с другими — мы приходим в мир как потомки и родственники (онтологически не-одинокие — кровь от крови человеки среди других человеков) — мы утверждаемся в мире силой всех бывших до нас и сами усиливаем общую силу бытия человеком — если мы стоим самих себя, если же нет — то нет более не нужного (для самого себя) отщепенца — ошметка бытия, чем отринувший всех “только-я”…
* мы в самой своей глубине знаем себя такими — а потому мы такие и есть — ведь знанием себя мы и существуем
[любовь]
«…так, чтобы всем сердцем; так, чтобы в душе был постоянный огонь, то обжигающий, то согревающий; так, что если его вдруг не стало, — то боль от его отсутствия разрывала всю её и весь мир вокруг…
..любить всей собой ..первым и тут же последним затмившим всё вокруг счастьем…»
[трезвость бесчеловечности]
«…Когда жизнь свела её и Филиппка — она уже была трезва. Трезва до бесчеловечности. На поверхности её души уже всё выгорело — и сказки детства, и опьянения надежд юности, и забытье страсти любви. Она выживала только оставшимся в ней рассудком. Трезвым, холодным и опостылевшим. Её мир сгорел…»
[ необоримое ничем спасение в грёзах — верность горнему миру; верность до конца — до ухода из этого мира; спасение, к отсвету которого тянутся и тянутся другие — видящие в нем надежду и для себя тоже ]
«…И тут прибился к ней Филиппок. Один из малых сих, блаженный верностью горнему миру. Обреченный погибнуть. Его мир был цел. Он был спасен в его грёзах. Спасен до конца его жизни. Которая должна была оборваться. И она спаслась в нем. Спасла его. Приютила и приютилась сама. Выходила его и продолжила жить сама…
[её душа] заперлась в келье святого монастыря, которым стал для неё её Филиппок. Она слушала его сказки как молитвы. Она находила в них оправдание почему она живет. Она через них оставалась человеком…»
[ чем больше мы сдаемся “внешним обстоятельствам”, тем меньше остается в нас нас самих; каждый следующих шаг к “успеху” — шаг за счет собственно своего; и лишь тепло самого сокровенного в нас удерживает нас от того, чтобы покончить со всем… ]
«…она спаслась в нем. Спасла его. Приютила и приютилась сама. Выходила его и продолжила жить сама. Трезво, расчетливо, выстраивая чужой ей мир вокруг себя по правилам этого нового мира, и оставаясь почти всегда холодной. Разрешив себе сохранить лишь маленький огонек тепла далеко в душе…»
[ легко перестать быть человеком — легко продать себя ]
[ когда мы дарим себя, а не продаем, — только тогда мы оставляем шанс сохранить себя — свою целостность — свою (бес)ценность ]
«…Ведь легко было перестать быть человеком. Она могла продать себя дорого. Но это означало потерять бесценность своего Я и, утаеваемого в себе, своего мира. Поэтому она дарила себя…»
«…самый острый стыд — стыд обманываемых надежд на тебя — стыд человека, увиденного в своей, такой себялюбивой, слабости, когда в него веруют как в единственное спасение для всех-всех…»
[предел человека]
«…У всякого есть предел. Есть удары, которые пробьются в любое убежище, возводимое человеком. Если еще есть к чему пробиваться. В ней было.
Смерть сына. Она лишилась глаз, которыми еще стоило смотреть на мир; лишилась чувств, которые скрепляли каждый день её жизни с жизнями иначе чужих ей людей. Потому что это были глаза и чувства её сына. Жить человеком стало незачем…»
[ забота другого, пусть даже неумелая, может остановить от самого страшного, что человек может сделать с собой, но прожить горе может человек лишь сам…
прожить горе — прожить жизнь, которая милостива для живущих, которая идет чередом, которым человек идет — один и со всеми ]
«…И даже Филиппок был лишь стенами её сокровенного, но не самим сокровенным. Родными стенами… а потому было особенно невыносимо оставаться в них — она бежала.
А потом миллионы раз умноженное человеческое горе накрыло всех. И в этом горе все выстояли. И это было чудо. И это чудо продолжения жизни вернуло и её. Чтобы продолжить спасать и спасаться.…»
«…Любила ли она? Любовь она разная. Забота, милость, жалость, помощь, сочувствие, вера в талант другого, радость успеху другого, боязнь за другого… — что в этих чувствах будет человеческого, если в них нет отсвета любви?…»
[ человек в своей свободе, в т.ч. в свободе в оценке отношений к миру и к себе, способен на предельное — способен и на бесчеловеческий взгляд — способен не видеть/ не признавать человека — способен видеть себя и другого вещью среди вещей; и эта возможность выпадения из человечности — плата на нашу возможность видеть всё и оценивать всё и понимать цену всего, в т.ч. бесценность быть человеком — плата за возможность прощать ]
[человек способен быть тем, ] «…Кто увидит в ней расчетливую самку, которая завела потомство от перворангового самца, наделенного новой властью, а потеряв его, уцепилась за первого попавшегося безопасного самца, который мог в ближайшие пару месяцев прокормить её и её приплод; а потом проталкивалась им как, похожим на нечто приличное, чучелом в привилегированный круг новых приличных, чтобы зажить, знакомой ей по своему детству, удобной жизнью… Кто увидит в ней думающую только о себе и своей похоти даму нового полусвета, которая завела для прикрытия эрзац-мужа, и ходила от одного способного оплачивать её удобную жизнь мужчинки до другого, пока те еще на неё клевали, а потом успокоилась в квартирке мужа-идиотика… Кто увидит в ней бесчувственную и безголовую мать, которая бросала своего сына одного и уходила развлекаться по знакомым по городу, когда шансы не вернуться были больше, чем остаться в живых; и которая, целиком занятая собой, плевала на то, что будет с подросшим сыном на море или на улице… и которая лишь животной частью своей ревела как белуга над делом рук своих, чтобы чуть погодя, приняв новые свои шансы, зажить новой жизнью…
Всё это можно увидеть. Но кто мы будем, если будем видеть это в людях и верить, что всё так и есть «на самом деле»? Будем ли мы людьми? Поймем ли мы людей? Или сами убьем свои сердце и душу в подобных зоологических каузальных построениях?…»
[ формальность шагов нашей жизни, что регистрируется бесчеловечным взглядом (на который мы способны в своей свободе) — может быть “успокаивающим” до забытия того, что мы видим и что мы есть — до забытия, что мы — это не “что”, а “кто” — до неразличимости смысла того, что проживается нами как единственно осмысленное ]
«… эффектность подобных “объяснений” банальна — они действуют пустотой своей формальности — в этой уравнивающей всеядности исчезнет то, что именно делало данную конкретную историю жизни ею самой…»
«… [наше проживание истины в наших грёзах — это то, чем] держится человечество в его самом лучшем…
…грёзы связывают время и людей…»
[наше пылающее сердце рвется наружу вне и помимо любых обстоятельств жизни]
«…Он знает о своей нелепости, но перешагивает через это, потому что нужно донести до людей мир, красоту и любовь, донести до них его мир, его время, передать хотя бы тысячную часть того, чем пылает его сердце…»
[«Вера в Будущее» строит это будущее поверх и даже вне любых слов]
«…[а еще фильм дарит] образы новых верующих нового мира, которые, имея за душой лишь эту веру в будущее (целую Веру в Будущее!), не принявшие прошлого и ужас настоящего, — построили целую Новую страну… «Колхоз — это колхоз» … когда вера и чувства невыразимы, да и не нужны слова …»
[ человек может знать в себе глубины (со)страдания, может помнить о том, что человечество прошло уже столетия, отстаивая человечность, но при этом не разглядеть других-продолжателей этого пути, погрузившись в страдания глубже, чем может выдержать его кровоточащее сердце ]
«…философ из степи со смертельно раненой душой… и, не узнанные им, приютившие его, святые-подвижники, которые и сами не знали, что они святые, но которые тратили свои жизни на то, чтобы вырастить Человека из темных, забитых и никому никогда до того не нужных людей …»
[ герой Кирилла Лаврова в сцене ранения и смерти, смерти нелепой как и всякая смерть — свидетельство ненадежности, т.е. чуда жизни — свидетельство нищеты человеческого расчета… и величия человека — его восторга перед жизнью, бунта во имя бессмертия и прощения другого человека — свидетельство Понимания ]
«…недолгий командир похода к фронту… фактически убитый другом, поворотом не туда… но принявший это, потому как он знал, что на самом деле он был убит немцем несколько часов назад, просто пуля прошла чуть ниже, и дала ему несколько часов жизни…
война, такая нелепая, мелкая и бессмысленно кровавая на фоне покоя и вечности родного мира — на фоне деревьев, травы, реки, неба…
«Так хочется жить!»
А жизнь могла оборваться столько раз…
Но то что было, уже навсегда! Спасительный корабль нашей памяти раз за разом удерживает нас от ужасов века сего и дарит нам силы длить и жизнь, и красоту, и любовь…»
[избр.комментарии с zen.yandex.ru/kinokakpovod,4elovek-zritel.livejournal.com ]:
[комментарий 1]
Главный герой в гениальном исполнении Юрия Богатырева однозначно тот, к кому открывается душа, кому сопереживаешь и кем живешь почти без остатка.
А вот героиня (не менее гениально _живущая_ на экране Эва Шикульска) весь фильм и притягивает и вызывает в буквальном смысле душевную боль за её такое достоверное и такое неправильное существование в её такой неправильной по мерке высшего счастья судьбе, которая, да, искупается судьбой героя Богатырева и, вообще, судьбой страны.
Да, есть большой смысл отдать свои чувства высшему возможному полюсу, который может быть прочитан в её жизни – полюсу “монахини без церкви” и т.д.
И уж точно читать в ней только “самку” и т.д. – значит быть душевным уродом/ социопатом и т.д.
НО если допустить “смесь”? Да, “благородства” там много, но не меньше и “животного”. А потому получается не нечто выдающееся, а обычный человек, обычная женщина – очень симпатичная, неглупая и т.д., попавшая под каток начала 20 века и т.д. – но просто выживающая…
А все высоты духа – они есть, но скорее “эпифеномены”, скорее “мечты из детства”, чем то, что “направляет жизнь”…
Re: [комментарий 1]
“Обычный человек” живет вроде как без “высот духа”, вроде как выживает, решает свои бытовые проблемы, предается своим маленьким радостям и горюет своими большими трагедиями…
Но именно “мечты из детства” ведут его жизнь, именно “эпифеномены” (если уж принять эту сторону в спорах о “трудной проблеме сознания”) того, что есть в нем “Должного” определяют главное. Просто происходит это не каждый день, а может всего несколько раз за жизнь, когда человек оказывается перед выбором по какому пути идти: выбрать большую выгоду сейчас или верность своему призванию/ отдать силы воспитанию ребенка или “устроить личную жизнь-карьеру…” / обустраивать комнатушку с человеком близким или получить комфорт в выгодной партии…
Поле выбора у человека много больше, чем мы каждый раз принимаем в расчет — просто то, что возможно совсем идущее поперек нас, мы даже не знаем, что оно есть для нас пока мы это мы, хотя казалось бы…
А может, кстати, и не быть никакого судьбоносного выбора, просто каждый раз мы совершаем действие чуть-чуть в сторону того, что есть главное для нас — как, говорят, человек, идя по лесу, всегда делает одной ногой шаг длиннее, чем другой, а потому рано или поздно он совершит круг, если сознательно не выберет какой-нибудь ориентир.
Так и мы — можем рассудком выбирать какой угодно циничный ориентир — но наша “природа” будет шаг за шагом выводить нас в именно нашем направлении.
…
Если вернуться к героине — так и она, в конце концов, прижила жизнь так, что и герой, и мы её прощаем и понимаем всю глубину прожитой ею жизни.
Re:Re: [комментарий 1]
«Материалисты» (как говорили раньше), т.е. психологи/социологи/биологи тут бы, наверное, попытались поспорить — эпифеномены в прямом смысле — это и есть то, что никак ни на что не влияет…
но, с другой стороны, если не придираться к словам, трудно представить как тут можно провести естественнонаучное опровержение влияния именно определенного сформировавшегося у человека когнитивного комплекса («представления о Должном» и т.д.) на его «судьбу в целом»…
Такой масштаб взгляда на жизнь человека требует совсем другого языка описания. Тут, наверное, действительно адекватнее всего язык чего-то вроде искусства или м.б. философии…
Re:Re:Re: [комментарий 1]
* “эпифеномены” в пред. комментарии — термин, который, конечно, должен был быть взят в кавыки.
** да, сейчас совсем трудно представить себе защищаемую позицию т.н. “чистого эпифеноменалиста” — что взаимоотношения информации, которую мы знаем как наше “знание” и как “знание” других, именно на уровне информационных (“идеальных”) объектов, вне их конкретной кодировки в том или ином субстрате, никак не влияют на поведение человека etc.