Назад тому сто лет случилась эта штука,
Случилась эта штука, случилась эта штука,
В ней может правды нет, в ней может правды нет,
Но в ней своя наука, но в ней своя наука.
Фильм — шедевр среди учебных пособий завершающего класса начальной школы воспитания жизнью. Когда все правила уже выучены, все правильные отношения между мужчиной и женщиной уже узнаны, но приходит пора узнать — чтобы жить человеком эти правила необходимо нарушать — нарушать не разрушая.
Главный герой фильма, конечно же, — хромой отставной солдат/ всегда отсутствующий сторож/ никогда не успевающий посыльный в гениальном исполнении Зиновия Герда.
Он видит только то, что есть. Он бунтует против нарушения провозглашенных и записанных правил. Он твердо знает последствия всякого своего состояния. Ему предельно тяжелы расплывчатые условности жизни среди других людей, которые к тому же постоянно нарушаются.
Когда-то он знал и другое — он помнит, что когда-то и сам был почти другим — почти опьяненным жизнью — совсем недолго, но достаточно, чтобы мочь увидеть обе стороны, хотя и не мочь вернуться назад — в почти детство, в условность, в сказку, в теплоту милого обмана…
Теперь же он — протрезвевший навсегда от опасностей сжигающей любви, одноногий оловянный солдатик, который выжил в огне и для которого правда мокрой рубашки, последствий сквозняков и мелочности игры в социальную иерархию стала горьким, и по всем признакам, пожизненным приговором.
Фильм в маскараде простоты дарит возможность посмотреть на мир глазами этого, вот почти уже пережившего себя, оловянного солдатика, чтобы увидеть, как мир людей для людей может быть и мучительно разным, но и всегда может стать другим; чтобы пройти с его героем путь до прозрения возможности освобождения из любого самозаточения, а может быть и до покойной радости принятия бытия в любых узах, сплетающих нас…
Герой гениального Миронова — не менее значимый персонаж и фильма, и мира, но он лишь первый среди «всех» — он блестящая вершина и образец того большинства, что так тщательно пытается жить по полной «науке жизни».
Сокрытия, недоговоренности, полунамеки, обещания, в выполнение которых не верит ни одна из сторон, красивые обертки горьких истин… лишь все это позволяет нам выживать среди других людей, а другим людям терпеть таких невыносимых нас…
Стулья, шторы, кареты, шляпки… их вещественность раздавила бы всякого, если бы он не вырывался хотя бы в мечтах, хотя бы мимолетом в объятия «другого» — в другую жизнь, в которой всегда приоткрывается призрачная, но такая манящая, возможность самому стать другим…
И наконец, есть еще один важнейший герой, которого многие не опознают таковым, хотя именно он олицетворяет кульминацию фильма , — это… глухой дядюшка. Он — лучший родственник, лучший компаньон и лучший собеседник. Ведь он любит. Это видно — он очень любит всех, кто с ним заговаривает. И в этой своей любви он настоящий мудрец. Ведь содержание слов не важно. Важно быть вместе и обращаться к душам друг друга. Поверх слов. И именно он — глухой дядюшка — приносит спасение всем. Как и должно быть. (Спасибо за эту роль Александру Бениаминову.)
Человечность живет в зазоре между правилами.
Если между правилами не остается зазора, то человек исчезает, превращается в социальный механизм.
Но если и зазор разрастается без удержу, сминая правила, разрывая их безвозвратно, то вместе с ними исчезает и сам зазор и делается невозможным сосуществование людей как людей — во всей их «правильности» и «неправильности», во всей их слабости и силе.
А еще в фильме прекрасен образцовый офицер-“африканец” Игоря Кваши — ему так скучны эти навсегда пресные будни провинциальной жизни, но он демонстративно страстно тянет свою лямку интриги и чести, как тянул бы вверенный ему отряд в длинном переходе между сражениями.
Прекрасна дама его сердца Екатерины Васильевой, притворяющаяся полной дурой, чтобы снять с себя ответственность, и так и быть, принять готовое решение.
Чудесен муж-рогоносец Ефима Копеляна, который, получив вещественно-подтвержденную отговорку-индульгенцию чуть не от всего города, пойдет с удовольствием дальше парить свои ноги и гонять доступную горничную Ирины Могуто.
Профессиональна и трагична модистка Людмилы Гурченко, знающая себе цену, но и не пропускающая клиента в свой последний сезон распродаж (и совсем не из-за расчетливости своей, а потому, что все еще ждет и будет ждать до конца — а вдруг… вдруг, несмотря ни на какой голос свыше про фатальное отсутствие мест для нее в дилижансе судьбы… у неё все еще получится дождаться своего счастья).
Превосходно туп и одновременно философичен слуга Феликс (Владимир Татосова), олицетворение сборника законов, которые всегда бьют мимо без живого понимания происходящего, но и могут примерить людей с происходящим…
А еще замечательны аристократы-бездельники баронесса и виконт Алисы Фрейндлих и Михаила Козакова — аутичные безделушки из навсегда ушедшей эпохи — скрепляющие прошлое с настоящим.
Ну и папаша невесты Владислава Стрежельчика с его миртовым деревом, которое упорно рифмуется не с невестой Марины Старых (которая в фильме прекрасно никакая — пустое место, которое будет заполнено мужем или, скорее, в которое муж будет засосан навсегда), а с самим Фадинаром Андрея Миронова.
Папаше необходимо обязательно посадить в надежное место с постоянным подкормом и поливом (24 франка в день, ага) и свою дочь, и её непутевого, но все равно привечаемого им, т.к. по виду очень плодовитого, будущего племенного э… мужа.
. . .
«В каждом человеке сидит негодяй», но соломенная шляпка опять на прекрасной головке, и мир людей — славных людей — с их слабостью, никчемностью и любовью, все-таки пробивается сквозь корку души бывшего оловянного солдатика и он благословляет и их, и себя…
Соединение сердец —
Старинное приспособленье.
Вот-вот уж, кажется, конец,
Но смотришь — снова потепленье.
Вот, кажется, пришла пора,-
Разрыв почти увековечен.
Но то, что кажется с утра,
Преображается под вечер.
Соединение сердец —
Старинное приспособленье.
А если впрямь настал конец,
Какое, к черту, потепленье?
И если впрямь пришла пора,
Все ухищрения напрасны.
Что было — сплыло со двора,
А мы хоть врозь, но мы прекрасны.
И в сладкий миг, и в скорбный миг
Теряют всякое значенье
Все изреченья мудрых книг
И умников нравоученья.
Понятны только нам двоим
Истоки радости и муки,
И тем живем, на том стоим
И утешаемся в разлуке.
(текст песни, как и всех других в фильме – Булата Окуджавы)
■ Шекспир: «Много шума из ничего». Два фильма — советский и британо-американский. Такие разные…
//«Много шума из ничего» (Самсон Самсонов, 1973)
■ Комедия поколений — отрыв, взлет, ампутация… подражание, съемка…
//«Taking off» (Милош Форман, 1971)
■ О беспредельной доброте Леонова, что победила бесчеловечность в пьесе… //«Обыкновенное чудо» (Марк Захаров, 1978)
■ Достаточно ли миллиарда, чтобы заполнить пустоту на месте веры в человечество? // «Золотой телёнок» (Михаил Швейцер, 1968)
■ Зачем быть честным, если скоро умирать?…
//«Старики-разбойники» (Эльдар Рязанов, 1971)
[избр.комментарии с zen.yandex.ru/kinokakpovod]:
[Ел Аг]
Да, если так смотреть, то без героя Зиновия Герда и песенки Гурченко про «делижанс судьбы», все становится очень-очень пресно и пустно…
А так фильм — весьма и весьма философичен…
[A A]
…Эх, друг мой, Аркадий… не говори красиво…
`
Re: [A A]
…так фильма такая…
`
Re: Re: [A A]
если в этом смысле, то тогда, действительно, по-другому нельзя )