Дэвид Линч снял образец приключенческого кино.
Захватывающее, завораживающее; полное событий, опасностей, силы героя — упорства, ума, верности себе и своему решению …
Фильм о движении к цели — к сокровищу — затерянному среди далеких земель и внутри тебя. Фильм о прекрасном мире и неожиданных встречах, чуде спасения от неминуемой гибели, бесконечном пространстве, неумолимом времени и человеческом тепле понимания.
Мастер снял фильм о передвижении старика на газонокосилке через два сельскохозяйственных штата.
Фильм мог быть о пересечении океана, или пустыни, или замерзшей тайги, или о полете через галактику, или о походе в окружении орков и гоблинов.
Только всё это было бы бутафорией, убаюкивающей громом спецэффектов, закрывающей взгляд простых зрительских душ на самих себя.
Структура фильма, его темп; чередование предельного напряжения сил героя и его спасения в, всегда возможный как последний, момент времени; столкновение с такими разными мирами других жизней других людей; общие широчайшие планы, всегда потрясающей по своему естеству, природы… — дар и мастерство автора работает, работает и работает только на одно — заставить зрителя вернуться в самое трудное место, в место, которое наше малодушие попускает себе день за днем забывать за мельтешением чужого и постороннего — заставляет вернуться в свой мир — к ценности и значимости своего мира, к чуду его существования, к чуду существования тебя и твоей любви.
. . .
Автоматизм нашей жизни погружает нас в сон. Лишь усилие, лишь напряжение сил, лишь боль, лишь осознание опасности, всегда могущей стать смертельной, — пробуждает нас. Потому-то так ярки для нас путешествия — новое необжитое нами место (место по которому мы еще не стали передвигаться автоматически) — впитывается нами, окрашенное новыми, а потому острыми, эмоциями.
Даже банальный дальний перелет на самолете обязательно нужен, чтобы точно такой же по своей сути как наш город вдруг расцвел для нас значимостью, — ведь был, как мы ощущали всем своим наземным существом, реальный шанс не добраться до этого города — прекратить своё существование.
Ценность жизни, ценность главного — исчезает в череде обыденности.
Путешествие и приключение, «смертельно опасные» — оживляют наши простые души.
Старость — это то, нежелаемое никем, путешествие и приключение, которое оживляет рутину нестариков.
Отсчитывающие жизнь часы наполняют жизнь ужасом — будят нас… и сразу заставляют искать забытье — спрятаться в развлечениях и заботах.
. . .
Мир велик. Ветер пространства пронизывает и мир, и нас. Чудо простора — оно чудо и между звезд, и между полей кукурузы. Шар желтой звезды встает над горизонтом планеты, несущейся вместе с ней вокруг гигантской черной дыры и массы невидимой темной материи миллиарды лет.
Мир «Простой истории» равен миру «Интерстеллара» и всем другим мирам, пойманным на пленку зрячими душами.
Ничем не заменимая ценность перемещения в пространстве туда, где живет надежда и где душа должна успокоится; никак не унимаемая боль ушедших дней и сделанного неправильно — только это чертит путь нашего приключения по всем возможным мирам.
Проносящиеся мимо беззвучные межгалактические странники или велосипедисты на сельской дороге — для тебя — для обреченного немощного существа, закованного в своем теле — они могут дарить и радость сопричастности существованию, и горечь невозможного.
Банальные притчи, банальные слова — только они и остаются — они банальны как сама вечность, как само бытие — только они и есть. Всякие подвыверты и оригинальничания — не более, чем временная рябь волн звука и света.
Мы есть — и это чудо. А ведь могли бы не быть. Скорее всего должны были не быть. Не появиться или исчезнуть — полвека, год, день назад. Но мы есть.
Мы двигаемся к своему сокровищу — к миру с собой — к миру с любимыми нами — к тем, кто разделит то чудо, что мы есть, что мы были, что мы мечтали, что это теперь навсегда, что существующие мы — это и есть вечность.
■ Про семью как панцирь, что нас (не)сберегает…
//«Алиса здесь больше не живет» (Мартин Скорсезе, 1974)
■ Человек никогда не может выстоять один против мира…
//«Трамвай Желание» (Элиа Казан, 1951)
■ Мы все – грезящие, мы все – блаженные…
//«Смерть коммивояжера» (Фолькер Шлендорф, 1985)
■ Бессилие слов и боли…
//«Ложное движение» (Вим Вендерс, 1975)
■ В защиту колумбов. Экзистенциальная речь о людях par excellence…
//«Кон-Тики» (Х.Роннинг, Э.Сандберг, 2012)
■ Сон жизни…
//«Земляничная поляна» (Ингмар Бергман, 1957)
[избр.комментарии с zen.yandex.ru/kinokakpovod,4elovek-zritel.livejournal.com ]:
[комментарий 1]
Фильм, конечно, больше чем «приключенческое кино»:
да, если, смотреть только на его “схему” — то, конечно, можно сказать, что нам показывают «увлекательное повествование о череде неких неординарных и опасных событий, в которые попадает главный герой, при этом действие происходит в необычных для героя и слушателя/зрителя местах»,
и, если уметь видеть, что вся сила-ловкость-умения-сообразительность… любого героя любого “приключения” вещь сугубо относительная (это только в современных кино-комиксах со сборной солянкой “супергероев” идет гонка “суперспособностей” до максимально мыслимых во всех возможных Вселенных)), — то невозможно не восхититься силой-ловкостью-умением-сообразительностью старика из «Простой истории»,
и да, Линч знает ремесло — весь фильм смотришь не отрываясь…
но, повторюсь, фильм — много больше, чем жанровое кино. Он и притча, и созерцательный “артхаус” и, даже, образцовый фильм-воспитание для детей и юношества.
`
Re: [комментарий 1]
С этим, наверное, никто не спорит. Потому в тексте и есть слово «образец».
[«медленное чтение» — фразы-смыслы текста/фильма для обдумывания еще] :
[ всякое развлекательное кино = кино-снотворное ]
«…Фильм мог быть о пересечении океана, или пустыни, или замерзшей тайги, или о полете через галактику, или о походе в окружении орков и гоблинов… Только всё это было бы бутафорией, закрывающей взгляд простых зрительских душ на самих себя, убаюкивающей громом спецэффектов…»
[ каждый момент нашей жизни всегда может быть последним, знание этого — это и есть жизнь в бодрствовании;
знание о всегда возможной смерти — это то, что нас вырывает из сна существования вещью среди других вещей ]
«…дар и мастерство [настоящего] автора всегда работает только на одно — заставить зрителя вернуться в самое трудное место, в место, которое всегда хочется забыть за мельтешением чужого и постороннего — вернуться в свой мир — к ценности и значимости своего мира, к чуду его существования, к чуду существования тебя и твоей любви…»
«…Автоматизм нашей жизни погружает нас в сон. Лишь усилие, лишь напряжение сил, лишь боль, лишь осознание опасности, всегда могущей стать смертельной, — пробуждает нас…»
[ путешествие, если взглянуть на него отстраненно, — всего лишь перемещение тела из одной точки пространства в такую же точку…, но разрушение автоматизма конкретного существования конкретного человека упрощает всегда живущую в нас возможность Проснуться и это-то нас и притягивает в путешествии и приключении ]
«…так ярки для нас путешествия — новое необжитое нами место (место по которому мы еще не стали передвигаться автоматически) — впитывается нами, окрашенное новыми, а потому острыми, эмоциями…»
[ даже, в большинстве случаев, вытесняемая из внимания (замыленная статистикой повторения) опасность погибнуть (то, что попкультура уже привычно называет “воздействием адреналина”) — облегчает нам узрение реальной значимости Мира для нас ]
«…Даже банальный дальний перелет на самолете обязательно нужен, чтобы точно такой же по своей сути как наш город вдруг расцвел для нас значимостью, — ведь был, как мы ощущали всем своим наземным существом, реальный шанс не добраться до этого города — прекратить своё существование…»
[ люди засыпают каждое мгновение своей жизни и будит их только (возможность) смерти;
старость своим фактом — в каждый момент, когда человек её осознает как свою (как ту, что близка, или как ту, что она вот уже) — обнажает для человека напряжение бытия — его однократность и ценность ]
«…Ценность жизни, ценность главного — исчезает в череде обыденности. Путешествие и приключение, «смертельно опасные» — оживляют наши простые души.
Старость — это то, нежелаемое никем, путешествие и приключение, которое оживляет рутину нестариков.
Отсчитывающие жизнь часы наполняют жизнь ужасом — будят нас…»
[ ужас старости — ужас смерти — ужас ценности нашего бытия, мы не можем от них отвертеться стоит только вспомнить от них; большинство притворяется, что выход — не вспоминать — забыться — в заботах, развлечениях, веществах — в бессознательности — в автоматизме ]
[ старость ведь всегда возможно принять как путешествие и приключение — нежелаемое, опасное, трудное, горькое… но всё еще открывающее новое… ]
[ «Мы все умрем!» — громадность этой шутки бытия многих парализует на всю оставшуюся жизнь,
но есть ведь еще более поражающая правда — «Мы все родились!»;
чудо уже обнимающего нас пространства и времени с нами всегда, возможность быть иными — с нами всегда ]
[ сопричастность существованию для человека как именно человека — это всегда сопричастность возможности другого для него (другого мира, другой жизни, другого его) и проживание горечи непрерывного упускания возможностей ]
«…Мир велик. Ветер пространства пронизывает и мир, и нас. Чудо простора — оно чудо и между звезд, и между полей кукурузы.
Шар желтой звезды встает над горизонтом планеты, несущейся вместе с ней вокруг гигантской черной дыры и массы невидимой темной материи миллиарды лет. Мир «Простой истории» равен миру «Интерстеллара» и всем другим мирам, пойманным на пленку зрячими душами.
Ничем не заменимая ценность перемещения в пространстве туда, где живет надежда и где душа должна успокоится; никак не унимаемая боль ушедших дней и сделанного неправильно — только это чертит путь нашего приключения по всем возможным мирам.
Проносящиеся мимо беззвучные межгалактические странники или велосипедисты на сельской дороге — для тебя — для обреченного немощного существа, закованного в своем теле — они могут дарить и радость сопричастности существованию, и горечь невозможного…»
[ люди ценят притчи, ценят мудрость — которые для поверхностной души всегда банальны, но именно держась за их ветхость — за их вневременность — человек остается верным себе — встроенным в цепь бытия ]
«…Банальные притчи, банальные слова — только они и остаются — они банальны как сама вечность, как само бытие — только они и есть. Всякие подвыверты и оригинальничания — не более, чем временная рябь волн звука и света. Мы есть — и это чудо. А ведь могли бы не быть. Скорее всего должны были не быть. Не появится или исчезнуть — полвека, год, день назад. Но мы есть…»
[ точка отпускания от себя несбывшегося, невозможного… — чтобы удержаться в ней требуется постоянное усилие;
мир с собой — не приходит раз и навсегда, человек — всегда разворачивается в будущее;
но путь к миру с собой и миром — всегда будет манить нас, даже если проживание его доступно лишь на считанные мгновения объятия понимающим взглядом того, что есть — доступно лишь в вечность мгновения проживания совместного понимания (со)бытия с другой (любящей) душой ]
«…Мы двигаемся к своему сокровищу — к миру с собой — к миру с любимыми нами — к тем, кто разделит то чудо, что мы есть, что мы были, что мы мечтали, что это теперь навсегда, что существующие мы — это и есть вечность…»