Мы не безнадежны… мы спасаемы… потому что среди нас есть те, для кого чужая боль, чужая радость, чужая судьба значимее, чем своя собственная.
Потому что нет для них – чужой жизни. Нет той границы, внутри которой вот они – они, внутри которой – их драгоценное «Я», «Моё», лелеемые мечты, превозносимые достижения, отгоняемые страхи, ожидаемые удовольствия…, а за которой все остальные-другие с их чужой, а потому по-настоящему не существующей болью, радостью, надеждами, страхами…
Есть эти люди – настоящие люди, которые и делают человечество – человечеством, человечным обще-житием, а не разросшейся популяцией особей, способных только урвать своё, себе, для своих.
Как это чужая боль и страх — больнее и страшнее? Как это чужие надежды — значимее?
А все просто — ты видишь его, и видишь мир его глазами, и проживаешь его чувства как свои — ты вне и внутри одновременно… и ты видишь то, что его окружает, куда он идет и куда придет — ты ощущаешь, что он чувствует сейчас и что, как ты ясно видишь, он будет чувствовать потом — ведь дорога его и его шаги перед тобой… Тебе больно за него и сейчас — ведь его эмоции отражаются в тебе такими же жгучими эмоциями как те, что бывают лично с тобой, но тебе больно за него и в его будущем — ты с ужасом проживаешь здесь и сейчас то, что будет потом длиться с ним, длиться и длиться…
Когда он предает сейчас — его сковывает страх, его тянет неизбежность натуры стадного существа, которое не может противостоять всем и должно отдаться общей воле — он не видит другого пути, кроме того, которым его ведет «общее желание» — желание большинства; и он не видит себя как отдельного от той ситуации, в которой он здесь и сейчас, как отдельного от своих теперешних переживаний, которые он хочет прекратить, но которые поглотили его внимание полностью…
Ты же видишь его как отдельного — как человека, который чертит свой путь несмываемыми чернилами, который загоняет себя в лунку судьбы, по которой он покатится в будущую боль и невозможность вырваться из уже случившегося… когда он будет один, когда вынуждающие обстоятельства уйдут и он встанет перед приговором своей ущербности…
Значит ли это, что тот, кто так чувствителен к проживанию жизнью другими, также зряч и к себе? Конечно нет. Он знает свои чувства как «всего лишь чувства» — ну да, подумаешь — я переживаю, но это всего лишь мои страхи и мои страдания, которые я выношу и вынесу — моя совесть про них молчит и это главное — я их переживаю и этим не делаю ничего плохого, а значит я их переживу… Стыдно — когда делаешь плохо другому, стыдно — когда не помог другому. Стыдно сейчас и будет стыдно потом… всегда, когда память обернется к содеянному. А что мои «личные чувства» — так, проходящая слабость,… что от них останется — смутная тень, а потому не страшны они.
Долг, достоинство, совесть — они навсегда, а желания-хотелки-страхи… были и прошли…
Проживать значимость реальности жизни других, а не купаться в лужице собственных удовольствий-неудовольствий, поначалу, для юного человека с так открытой наружу душой, превращается в стремление сделать другим хорошо здесь и сразу. Понравиться, чтобы другим было приятно быть с ним рядом… угодить, согласиться, подстроиться… лишь бы увидеть в других радость.
И лишь потом человек может научиться включать эту сиюминутную радость одного другого в общий поток жизни многих-многих других. И тогда, чувствующая других душа, научается быть не добренькой, а доброй — проходить через сиюминутные позывы, исходящие от других, ради Блага и их, и многих.
. . .
Иметь чувствилище для чувствования других душ — как это много, как прекрасен и ошеломляюще широк может быть такой общий мир.
Как утешающе в нашей краткой жизни уметь предвосхищать будущность череды поколений, уносящих в грядущее радость бытия, и как щемяще тепло и сладко иметь возможность воскресить в своей душе радость и надежды ушедших предков.
Но как больно столкнуться с невозможностью поправить непоправимый поступок другого. Когда ему отдается вся сила твоих сопереживаний, а он совершает нечто, что рушит его и чужие жизни. И ты ничего не может с этим поделать — и ты понимаешь, что воспринимая его как себя — ты остаешься собой, а он собой. Что он заперт в себе и будет и дальше разрушать себя, других и тебя среди них… и что ты тоже заперт в себе и нет такой жертвы, которую ты можешь принести, ради его спасения… что ты всего лишь можешь пытаться помочь, отдавая ему свою веру в него… но спасти он может лишь себя сам… и он себя не спасает.
. . .
Отображение человека — отражение его, фотография, кинозапись, картина. Мы смотрим на образы из прошлого — им может быть и сотня лет, и десять, и день, и мгновение — время перестает иметь значение. Мы обретаем себя рядом с теми, кто изображен — мы все проживаем в едином времени и месте.
Наше чувствилище другого в себе отрыто и для другого-ушедшего — он не уходит, а проживает вместе с нами… он здесь… он дарит нам свою помощь… и эта помощь может спасти… и спасает…
Лик человека, его образ — он прямо входит в нас. Также может входить и слово, и другое сотворенное до нас и для нас, но для этого надо знать многое, надо быть подготовленным… изображение же нас — вот оно — есть и всё… почти «всё» — необходимо «лишь» уметь открыть ему свою душу, увидеть вместо «предмета искусства» — близкую душу…
Сколько стоит попытка помочь нескольким детям пробудиться к человечности? А одному?
Стоит ли она многих отданных лет на написание картин, на их сохранение и оберегание? Стоит ли она перевернутой жизни великого Ролана Быкова?
А могут ли те, кто отдают себя для-ради других поступать иначе? Могут. Но останутся ли они после этого собой и смогут ли продолжать жить?
■ Конец вечности детства…
//«Когда я стану великаном» (Инна Туманян, 1979)
■ Жизнь впервые…
//«Не болит голова у дятла» (Динара Асанова, 1974)
■ Человеческое сердце – всегда больное сердце…
//«Нежность» (Эльёр Ишмухамедов, 1966)
■ Мы – это первая яркость наших вечных чувств…
//«Дикая собака динго» (Юлий Карасик, 1962)
■ О беспредельной доброте Леонова, что победила бесчеловечность в пьесе…
//«Обыкновенное чудо» (Марк Захаров, 1978)
■ Зачем быть честным, если скоро умирать?…
//«Старики-разбойники» (Эльдар Рязанов, 1971)
■ О том, что дает силы жить…
//«Патерсон» (Джим Джармуш, 2016)
■ Самоотречение. О тех, кто спасают(ся)…
//«Аритмия» (Борис Хлебников, 2017)
■ "Сама себя не похвалишь, никто тебя не похвалит": о некоммуникабельности чувств и слов…
//«Смятение чувств» (Павел Арсенов, 1977)
■ Зло не ходит по улицам под бой барабанов…
//«Четыреста ударов» (Франсуа Трюффо, 1959)
■ Ноша зла для доброго сердца…
//«Таксист» (Мартин Скорсезе, 1976)
■ Лицо – маска, жизнь как у скота… – это реальный человек, а всё остальное лишь (само)обман?
//«Дорога» (Федерико Феллини,1954)
■ Разумные существа – существа бесчеловечные, человек – это любовь…
//«Забытые» (Луис Бунюэль, 1950)
■ СССР. Начало пути к звездам…
//«Путевка в жизнь» (Николай Экк, 1931)
■ Лучший мир из возможных на Земле…
//«Семеро смелых» (Сергей Герасимов, 1936)
[«медленное чтение» — фразы-смыслы текста/фильма для обдумывания еще] :
[восторг возможности бытия-вместе]
«…Иметь чувствилище для чувствования других душ — как это много, как прекрасен и ошеломляюще широк может быть такой общий мир.
Как утешающе в нашей краткой жизни уметь предвосхищать будущность череды поколений, уносящих в грядущее радость бытия, и как щемяще тепло и сладко иметь возможность воскресить в своей душе радость и надежды ушедших предков…»
[человечество скреплено в единое тело; возможность единства человечества основано на возможности одного человека жить значимостью жизни другого человека больше, чем своей]
«…Мы не безнадежны… мы спасаемы… потому что среди нас есть те, для кого чужая боль, чужая радость, чужая судьба значимее, чем своя собственная. .. Есть эти люди – настоящие люди, которые и делают человечество – человечеством, человечным обще-житием, а не разросшейся популяцией особей, способных только урвать своё, себе, для своих…»
[возможность проживания миром другого фундирована возможностью человеку быть без границы “моего”]
«…нет для них – чужой жизни. Нет той границы, внутри которой вот они – они, внутри которой – их драгоценное «Я», «Моё», лелеемые мечты, превозносимые достижения, отгоняемые страхи, ожидаемые удовольствия, а за которой все остальные-другие с их чужой, а потому по-настоящему не существующей болью, радостью, надеждами, страхами… …»
[знание другого полнее знания себя — ведь оно сополагается из сопереживания и из предугадования продления пути другого]
«…ты видишь мир его глазами, и проживаешь его чувства как свои — ты внутри, но и вне одновременно — ты видишь то, что его окружает, куда он идет и куда придет — ты ощущаешь, что он чувствует сейчас и что, как ты ясно видишь, он будет чувствовать потом — ведь дорога его и его шаги перед тобой… Тебе больно за него и сейчас — ведь его эмоции отражаются в тебе такими же жгучими эмоциями как те, что бывают лично с тобой, но тебе больно за него и в его будущее — ты с ужасом проживаешь здесь и сейчас то, что будет потом длиться с ним, длиться и длиться…»
[ужас трагедии (в т.ч. совершения зла) сильнее в осознании её окончательности; в момент своего развертывания трагедия предстает последовательностью шагов, которые затуманивают взгляд своей не катастрофичностью в их отдельности/обыденности]
«…Ты же видишь его как отдельного — как человека, который чертит свой путь несмываемыми чернилами, который загоняет себя в лунку судьбы, по которой он покатится в будущую боль и невозможность вырваться из уже случившегося… когда он будет один, когда вынуждающие обстоятельства уйдут и он встанет перед приговором своей ущербности…»
[погруженность в толпу лишает взгляда на себя как на отдельного, лишает возможность увидеть ответственность именно себя]
«…его сковывает страх, его тянет неизбежность натуры стадного существа, которое не может противостоять всем и должно отдаться общей воле — он не видит другого пути, кроме того, которым его ведет «общее желание» — желание большинства; и он не видит себя как отдельного от той ситуации, в которой он здесь и сейчас, как отдельного от своих теперешних переживаний, которые он хочет прекратить, но которые поглотили его внимание полностью…»
[человек, переживая нечто здесь и сейчас, не в состоянии в это же время оценить в полноте значимость своего переживания только на основании чувств/эмоций;
значимость случающегося “взвешивается” не чувствами, а отнесением к должному — к совести; значимость прожитого ясна только когда видна не из текущего времени — видна из “вечности” — когда она не может “пройти”]
«…Он знает свои чувства как «всего лишь чувства»: «ну да, подумаешь — я переживаю, но это всего лишь мои страхи и мои страдания, которые я выношу и вынесу — моя совесть про них молчит и это главное — я их переживаю и этим не делаю ничего плохого, а значит я их переживу»… Стыдно — когда делаешь плохо другому, стыдно — когда не помог другому. Стыдно сейчас и будет стыдно потом… всегда, когда только память не обернется к содеянному. А что мои «личные чувства» — так, проходящая слабость,… что от них останется — смутная тень, а потому не страшны они. Долг, достоинство, совесть — они навсегда, а желания-хотелки-страхи… были и прошли…»
[юношеский максимализм — сделать хорошо для всех, здесь и сразу; соизмерение с реальностью — существование добрым, а не добреньким — требует соизмерения порыва души с (пред)видением хода времени]
«…Проживать значимость реальности жизни других, поначалу, для юного человека с открытой наружу душой, превращается в стремление сделать другим хорошо здесь и сразу. Понравиться, чтобы другим было приятно быть с ним рядом… угодить, согласиться, подстроиться… лишь бы увидеть в других радость. И лишь потом человек может научиться включать эту сиюминутную радость одного другого в общий поток жизни многих-многих других. И тогда, чувствующая других душа, научается быть не добренькой, а доброй — проходить через сиюминутные позывы, исходящие от других, ради Блага и их, и многих…»
[боль непоправимости поступка другого; боль невозможности человеку спасти другого, без усилия с его стороны]
«…как больно столкнуться с невозможностью поправить непоправимый поступок другого. Когда ему отдается вся сила твоих сопереживаний, а он совершает нечто, что рушит его и чужие жизни. И ты ничего не может с этим поделать — и ты понимаешь, что воспринимая его как себя — ты остаешься собой, а он собой. Что он заперт в себе и будет и дальше разрушать себя, других и тебя среди них… и что ты тоже заперт в себе и нет такой жертвы, которую ты можешь принести, ради его спасения… что ты всего лишь можешь пытаться помочь, отдавая ему свою веру в него… но спасти он может лишь себя сам… и он себя не спасает.…»
[вневременность бытия-вместе / (обще)человечного, их бессмертность]
«…Наше чувствилище другого в себе отрыто и для другого-ушедшего — он не уходит, а проживает вместе с нами… он здесь… он дарит нам свою помощь… и эта помощь может спасти… и спасает…
Отображение человека — отражение его, фотография, кинозапись, картина. Мы смотрим на образы из прошлого — им может быть и сотня лет, и десять, и день, и мгновение — время перестает иметь значение. Мы обретаем себя рядом с теми, кто изображен — мы все проживаем в едином времени и месте.
Лик человека, его образ — он прямо входит в нас. ..изображение нас — вот оно — есть и всё — необходимо «лишь» уметь открыть ему свою душу, увидеть вместо «предмета искусства» — близкую душу…»
[быть человечным — это выбор человека, но если он его отринул — то он перестает и быть человеком]
«…могут ли те, кто отдают себя для-ради других поступать иначе? Могут. Но останутся ли они после этого собой и смогут ли продолжать жить?…»
Великий фильм Ролана Быкова. В статье затронут лишь один пласт, может быть самый важный, но один. А ведь еще столько через него открывается окон в души людей-человеков.
— — — — — — — — — — — — —
…она вошла в класс… как рада она была открыться им всем… как хорошо быть вместе… как чувствовала она восторг ожидания новых друзей… новой себя, в новом мире… как доверяла она всему, что есть — ведь если она хорошая, если она будет делать как хорошо — значит всё-всё будет хорошо…
..а потом “реальность” мира начала бить… они начали бить и она ушла в себя… она стала пытаться сделать невозможное… она хотела перевернуть мир… сделать всё-всё чтобы сделать лучше… и она бы сломалась, если бы не любовь и соразмерность души пусть немногих, но живущих рядом с ней… иначе бы она просто сломалась…
— — — — — — — — — — — — —
…а кто-то уже вкусил “сладость” манипуляции другими… созревшая девушка хочет использовать мальчика как свою первую сексуальную игрушку…
— — — — — — — — — — — — —
…и два непересекающихся мира … взрослый мир не слышит детский… детский взрослый…
…поколения живут не слыша… не желая нагружать себя причинами, оправданиями, целями друг друга… со своими бы разобраться — оправдываются они… и естественно не разбираются…
. . .
[избр.комментарии с zen.yandex.ru/kinokakpovod]:
[Ел Аг]
фильм, особенно в детстве, а впрочем и сейчас, — производит очень сильное впечатление…
И если сразу не ставить клеймо «чернуха» (а это очень удобно, чтобы не думать ни о чем дальше) — то в нем (и, да, с помощью него) есть в чем разбираться и разбираться…
`
[КкП]
Ел Аг, перестроечная и постперестроечная «чернуха» выработала стойкое отвращение у очень многих к злым и бездарным фильмам, которые лепились на потребу «прогрессивной общественности». И это правильно.
К счастью фильм «Чучело» — совсем из другой категории…
`
[Driver Pete]
Это один из лучших фильмов в истории мирового кинематографа, говорящий о предательстве, о чувстве собственного достоинства, о стадном инстинкте … и о детстве.
Жаль, что в жизни Кристины Орбакайте так и не появилось другого Быкова. Впрочем, «это уже совсем другая история».