«…пастух Мори, который ездит на мотоцикле украшенном рогами, и студентка университета Анта встретились в Дакаре. Вместе они начали строить планы как попасть в Париж. Честных способов для них не существует…».
Фильм снят в самом начале того перелома, что вздыбит мир через 40 лет. Снят в начале той наступившей современности, когда цепь перемен одним своим ходом даровала спасение от многих болезней, даровала спасение миллионам и миллионам рождающихся людей (то, что бездушная статистика назовет «радикальным снижением детской смертности» и «увеличением продолжительности жизни»), даровала «повышение урожайности» и «увеличение производства мяса», чтобы можно было какое-то время иметь еду всё большему и большему числу людей, а другим своим ходом ввергла эти новые миллионы и миллионы в обвал всего знаемого их предками мира.
Мира, который столетия ломали упыри колониализма (как пришлые, так и местные) и который с конца 20 века окончательно пошел в разнос.
Волна беспризорных людей хлынула из Африки и других “неправильных” мест планеты, сминая остатки традиций и у себя на родине, и в “обетованных землях” Европы, мстя Европе за столетия преступлений.
Фильм снят африканцем о свой земле, снят о своем поколении. В 1973 году.
Его с восторгом приняли на фестивалях. Оценили мэтры. Автор до этого снимал документальное кино, после замолчал на десятилетия. Но душу Африки, надежду, страх и обреченность — он успел нам приоткрыть.
* * *
Рай детства, рай родины, что мы осознаем лишь когда нас выгнали из него.
Пастух. Один со своими быками, коровами, козами. Растит их, заботится о них — они его родные.
Защищает от диких хищных зверей, страшных диких зверей, которым тоже надо жить, которые стремятся утащить жертву и порвать её на куски теплого мяса, чтобы получить силы себе и своему потомству, чтобы круг жизни был упорядочен, чтобы было так, как было всегда.
Когда приходит время — пастух должен был сам выбрать одного из своего стада, чтобы забить. Отпустить его душу дальше, взять часть его силы, в рост которой и он вложил часть своей силы и своей души. Попросить у него прощения. За временную боль. Помолиться бычьему богу. Чтобы круг жизни продолжался. Продолжался круг жизни пастуха и его семьи. Чтобы звучали песни и были танцы на прекрасной и родной земле.
Так было всегда. Так было раньше.
Но пришло время, которое лишает души. Лишает и животных, и пастуха. Больше он не приносит жертву, больше он не совершает таинство. Теперь он лишь раб бездушного сцепления бездушных выгод.
Он был ребенок — у него было стадо. Он знал каждую корову и быка. И ему сказали веди. Веди на бойню. На массовую бойню.
И его душу чуть не убили.
Потом это повторилось, потом он вроде как привык.
Он еще думал о всемогуществе духов, которые должны устраивать все правильно. Которым приносят в жертву много крови. Он думал, но уже не находил себе места.
Он попытался спасти душу самого любимого и самого красивого своего животного — он сохранил место его силы — его рога. Он вновь подарил ему возможность нестись по белому свету. Он дал ему ноги — свой мотоцикл.
. . .
Мчаться по родному миру.
По горячему яркому миру. Щедрому на жар миру. Полному жара солнца и камней. Полному ветра и брызг моря.
Полному родных людей. Юных, полных сил — детей. Которые от полноты сил быстры. Полнота сил души которых заставляет танцевать.
Танец — раскрытие всех нас. Как еще можно всем явить все, чем ты являешься в мир — явить полноту своего тела, всю свою искренность.
Танец при встрече другого — ничто лучше не покажет радость, ведь так танцует душа, так танцуют дети, даже не наученные традицией, так мы передаем все наше естество, танец — это явленность нам и другим нашей души.
. . .
А люди, которых становится всё больше, пытаются ужиться. Они выкраивают себе квадраты земли под домики — чтобы только вместиться самим и дать место другим, чтобы дать место дорогам и рынку, и источнику воды, и школе…
Людей становиться все больше, каждый из них пытается как можно меньше мусорить. Они же люди, они культурные, их культура тянется сотни тысячелетий, они здесь появились на свет, они и есть потомки самых древних из людей, что потом выплеснулись на другие континенты.
Но сейчас их становиться все больше. Они должны уживаться. И от многих людей всегда получается много обрывков, сломанных вещей, остатков еды — людей много, люди перестают справляться с мусором. Они стараются, они отстаивают чистоту хотя бы в своим меленьком домике, сделанном из того, что они могут себе позволить, отстаивают чистоту на маленькой площадке перед домиком.
Люди держатся за правильную жизнь. Они пытаются помогать соседям, они пытаются честно платить за услуги друг другу.
Но среди людей всегда рождаются и ленивые, и непоседливые, и глупые, и буйные, и жадные, и завистливые, и злые.
И все, хорошие и плохие, переплетаются и сбиваются в группы, а людей становится много и старые правила уже не выдерживают. И еще в мир родной земли все сильнее врываются пришлые, которые хотят что-то свое, которые соблазняют молодых чем-то своим.
И войны, и грабежи вооруженных банд с разным цветом кожи, и власть из алчных и злых, и все еще возникающие массовые болезни, и засуха…
Мир нужно постоянно восстанавливать. Мир разрушается. Силы уходят на поддержание даже минимального порядка, на заботу о выживании.
Силы, которые преступно тратить на суету. Которые дарованы кругом жизни. Которые нужны чтобы радоваться, чтобы танцевать и петь. Чтобы принимать дар солнца, дар ветра и дождя, дар земли.
. . .
Она почувствовала в нем обнаженную душу, отзывающуюся на все вокруг, одинокую, не понимаемую никем.
Он сам уже не понимал этот мир вокруг — он мечтал, что где-то там другой мир — где-то там рай.
Их молодость, их жар души и кожи были свои в жаре солнца и ветра. Жар мотоцикла нес их, прижимая друг к другу. Они отделялись от всех на берегу соленого океана. Соль их тел соединяла их.
Одни на берегу океана, не желающие привязывать себя к смешному, запутанному, горькому миру. Сломанному миру людей.
А ведь должен же быть другой мир. Мир из кино и новых песен. Хочется туда. И можно поиграть в дурацкие игры, можно притвориться другими, чтобы попасть туда.
Когда же реальность мечты обернулась банальностью парохода, он почувствовал, что вся эта новая жизнь лишь хитрая дорожка на бойню.
Он попытался убежать. Быстрые ноги должны спасти. Должны.
Лишь тот сумасшедший белый хиппи понимал все.
* * *
Миллионы людей нуждой, страхом, мечтой выталкиваются и выталкивают с родных земель, которые и родными давно уже для большинства не являются. Жизнь целых стран сломана, искалечена.
Но прорываются и прорываются новые поколения.
Кто-то выстраивает карточные домики новых порядков дома, пытается поддерживать их или сопротивляется им, кто-то бежит за счастьем к чужим берегам.
Осталась ли у них (хотя бы у немногих из них) в душах прежняя живая Африка? Азия? Америка? Европа?
■ Сказка о городе и возвращении…
//«Лола» (Жак Деми, 1961)
■ (Бес)человечная притча о свободе, лошадях, детях и рае…
//«Белая грива: Дикая лошадь» (Альбер Ламорис, 1953)
■ В защиту колумбов. Экзистенциальная речь о людях par excellence…
//«Кон-Тики» (Х.Роннинг, Э.Сандберг, 2012)
И еще.
Про далеко не главное в фильме. Но важное для нас.
В фильме прямо и просто снята скотобойня. Место, где забивают животных.
В фильме это и метафора, и фиксация реальных рамок жизни. Снято без надрыва и без особых манипуляций зрителем. Снято в 1973 году.
Современная же нам медиа-поп-среда вдруг* чуть не целиком озаботилась ужасом скотобоен. Медиа-персонажи и их зрители стали впадать в транс от наглядных демонстраций реальности, стоящей за статистикой, — тем, что миллиардное человечество, оказывается, вынуждено съедать миллиарды животных. И все это происходит на производствах вроде как смерти.
Что произошло? — Произошло это уже много десятилетий назад.
Смысл того — что есть жизнь — перестал быть ясен жителям каменных городов.
Они перестали видеть в себе жизнь. Они перестали видеть в людях жизнь.
Они потеряли смысл, что значит быть человеком, а значит — они потеряли смысл, что значит быть животным.
Не о страданиях животных заботятся рьяные поборники их прав — они пытаются в своем сочувствии уведенным на экране страданиям найти ценность себя. Свою живую душу отыскать, закрыв глаза на теперь бессмысленный для них круг жизни природы. Отказываясь знать, как попадает мясо в магазин, отказываясь знать, что ежемгновенно происходит в “дикой природе” между всеми живыми организмами, пытаясь вообще запретить давать человеку право способствовать появлению миллиардов новых жизней животных, разводя их… — а по сути, лишь спасая своё самолюбие и навлекая болезни и голод на сотни миллионов детей и людей.