Колумб не искал неизведанное. Не уходил за новым. Не порывал с прошлым. Не искал счастья в неведомых землях.
Он отправлялся за добычей. В Индию. По короткому пути. Он верил, что Земля в разы меньше, чем она есть на самом деле. Он был авантюристом.
Но ему нужно было всё организовать. Нужно было быть убедительным. Собрать много денег. Набрать команду. Повести её в пустоту океана. Не дать взбунтоваться, когда плавание оказалось дольше, чем он уверял.
Колумб должен был быть заразителен. Он должен был быть вожаком. Главным и единственным судьей для себя и тех людей, которых он обманул.
Он обманул всех — и короля с королевой, и матросов, и себя.
Его обман изменил историю. Потому что это был не обман — это была мечта.
Да, он приманил всех, и себя в том числе, — алчностью и тщеславием — но это приманка была только для галочки — отписка для расчетливого, скучного бухгалтера, который живет в каждом разумном человеке и который правит богатеющими странами. Внутри же, в основании всего горел без-умный порыв — дурная жажда свободы — презрение к оковам страха, прижимающего нас к земле в рутине нашей пресной жизни.
Мечта всегда дурная и слепая — она не учитывает и не видит сотни опасностей — отмахивается от сотни очевидных для других трудностей — она прет напролом. И заканчивается крахом. В ста случаях из ста. Но сто первому вдруг почему-то везет. Но везет не так и не туда, куда он рассчитывал. Его мечта оборачивается другим, но на это другое он тоже соглашается. Потому что это по-прежнему его — его усилие, бывшее раньше мечтой, давшее свой плод, — выросшее, изменившееся стремление — его стремление — потому что родилось от него, хотя и обернулось оно не тем, что он допускал до своего сознания…
Сто первый? А может тысяча первый? Где они сгинувшие по пути… кто их посчитает…
* * *
Тур яростно верил в себя. Он всем показывал, что он верит в себя. Он делал всё, чтобы доказать, что он верит в себя. В себя — т.е. в свой мир, который его, потому что он знает, что в нем и как; потому что до его прихода в этот мир, другие не видели этот мир в его очевидности — а он пришел и все объяснил и показал… а значит — он на самом деле и есть хозяин мира.
Он, мальчишка, увидел пилу на льдине — и прыгнул за ней, потому что он же видит, что это легко, что мир такой, что он позволяет это сделать, что он в нем хозяин… Прыгнул. Утонул. Был спасен. И с тех пор боялся плавать.
Он, выросший, добрался до последнего острова на Земле, чтобы дать всему не нем имена — как и положено владетелю рая. Чтобы его имя утвердилось.
Он, через десять лет, обязан был провозгласить перед всем миром, что он прав — что он не зря был в далеких землях — что он разглядел то, что до него не видели тысячи лет — потому что этот мир и эти тысячи лет — его.
Его самоутверждение как хозяина его мира — это и есть его добыча. Его Индия.
И к этому тщеславию, к этой гордыне приникли как к источнику, дарящему переживание истинной жизни, другие — те, кто не смог противостоять жажде утвердиться. Кто не смог усыпить свой дурной порыв…
* * *
Уходя в горизонт, мы идем за свободой.
После того как отброшены все объяснения для всех бухгалтеров, подводящих балансы мотивов, страхов, долгов и выгод; когда уже не нужно ни перед кем оправдываться — мы знаем зачем мы идем и идем вперед — мы идем, потому что мы свободны.
Мы уплываем в себя.
Туда, где нас не будет дергать за ниточки мелочное чужое. Мы выпутываем себя из налипшей паутины суеты.
Мы стремимся к любви.
Потому что любовь вблизи засыпает, меркнет, истончается. Зачем разрастаться и разрастаться в груди костру чувства, когда любимая вот она. Любовь просто греет. А еще есть быт, который замусоривает душу. Быт и постоянное столкновение с другим человеком, который всегда другой, даже если любимый… Но, чем дальше уходя в пространство, тем яснее в нас проявляется образ любимой — образ, мечта, грёза. И любовь разгорается вновь. Должна разгореться…
* * *
А что она? Та, которая остается?
Вначале они так мало отделяли себя друг от друга. Она проживала его стремления-труды-достижения как свои. Это ведь были и её стремления-труды-достижения тоже.
Но потом они вернулись домой, в свою страну. Наступила другая жизнь. Прошла война. Родились дети. Чередой шли заботы, заботы, заботы…
Написана книга, не написана, издана или не издана, получила известность или нет — это уже не её…
Будет доказана теория мужа или нет — по самому большому счету для неё самой уже не важно — для неё — уже зрелой, уже матери двух детей — заботы и радости детей куда как весомее, чем все доказательства всех палеогеографических контактов всего мира…
Его книги, доказательства, подвиги, слава — для неё это уже его сокровища, не её.
Она еще любит и переживает… переживает так, что страх потери любимого раз за разом включает “работу горя” — раз за разом она проживает в себе его возможную смерть, себя в этой его смерти, судьбы детей в этой его смерти.
Потому проще бежать. Бежать от ранящей душу близости. Отдалиться, думая, что это не разрыв. И втайне надеется, что он все-таки прилетит, чтобы спасти их семью…
Но он не прилетит. Он сохранит их как сокровища в душе. Она и его дети будут всегда с ним в его свободе. Там, где его чувства пребывают в кристальной чистоте. Вне реальности. В его мечтах наяву…
P.S.
На всякий случай: Тур в фильме «Кон-Тики» 2012 года и Тур Хейердал (1914-2002) — это не одно и тоже. Тур в фильме — это герой фильма — не больше, но и не меньше…
А фильм хорош. Но после него нужно обязательно посмотреть фильм самого Т. Хейердала «Кон-Тики» 1949/1950 года, который был удостоен «Оскара» как лучший документальный фильм (благо, его легко найти в свободном доступе в интернете).
В нем так хорошо явлена сила Хейердала — его убежденность, его расчетливость, его ирония. Его фильм — предельно убедительная презентация победителя…
Но фильм 2012 года обязательно нужен — чтобы понять — насколько сдвигающий историю порыв вожака не то же самое, что уже остывающий, хотя и любящий, взгляд со стороны — и насколько и тот, и другой взгляды в отдельности недостаточны, чтобы понять…
Как не можем понять ни мы сами себя, ни другие нас. И эту разорванность никогда не сшить.
■ О чем мечтала Америка после высадки на Луну…
//«Близкие контакты третьей степени» (Стивен Спилберг, 1977)
■ Образец приключенческого кино…
//«Простая история» (Дэвид Линч, 1999)
■ (не)Жить чужой жизнью…
//«Пять легких пьес» (Боб Рейфелсон, 1970)
■ Сказка о городе и возвращении…
//«Лола» (Жак Деми, 1961)
■ Еще живая душа еще родной земли…
//«Туки Буки» (Д.Д.Мамбети, 1973)
■ Цель достигнута. И ?…
//«Стыд» (С.МакКуин, 2011)
■ Три дороги для одинокого человека: путь служение другим, путь свободы, путь надежды…
//«Короткие встречи» (Кира Муратова, 1967)
■ Самоотречение. О тех, кто спасают(ся)…
//«Аритмия» (Б.Хлебников, 2017)
■ Лучший мир из возможных на Земле…
//«Семеро смелых» (Сергей Герасимов, 1936)
[«медленное чтение» — фразы-смыслы текста/фильма для обдумывания еще] :
[ мечта — это главная сила, что меняет человеческий мир — мечта и порыв свободы к ней;
для расчетливого же рассудка — мечта всегда оборачивается как обман ]
«…Он обманул всех — и короля с королевой, и матросов, и себя. Его обман изменил историю. Потому что это был не обман — это была мечта. Да, он приманил всех, и себя в том числе, — алчностью и тщеславием — но это приманка была только для галочки — отписка для расчетливого, скучного бухгалтера, который живет в каждом разумном человеке и который правит богатеющими странами. Внутри же, в основании всего горел без-умный порыв — дурная жажда свободы — презрение к оковам страха, прижимающего нас к земле в рутине нашей пресной жизни.…»
[ мечта всегда слепа к бывшему и к тому, что есть; мечта всегда неудачна в своей мрии;
единственный возможный успех мечты — открыть шанс Новому — тому, что и не мечталось ]
«…Мечта всегда дурная и слепая — она не учитывает и не видит сотни опасностей — отмахивается от сотни очевидных для других трудностей — она прет напролом. И заканчивается крахом. В ста случаях из ста. Но сто первому вдруг почему-то везет. Но везет не так и не туда, куда он рассчитывал. Его мечта оборачивается другим, но на это другое он тоже соглашается…»
[ желание человека, его мечта — никогда не осуществляется, а всегда приходит в реальность как нечто другое и сам он всегда приходит к желаемому уже другим;
примиряют человека с этим другим только то, что в каждом шаге к нему было его усилие и история об этом усилии, которое он рассказывает себе
(в т.ч. именно потому-то получение без усилия никогда не бывает ценным) ]
«…Его мечта оборачивается другим, но на это другое он тоже соглашается. Потому что это по-прежнему его — его усилие, бывшее раньше мечтой, давшее свой плод, — выросшее, изменившееся стремление — его стремление — потому что родилось от него, хотя и обернулось оно не тем, что он допускал до своего сознания…»
[ человек обнаруживает себя всегда в Своем мире;
утверждение мира как своего — себя как хозяина — вот исток и необходимость веры человека в себя — исток и необходимость утверждения своего имени
— то, что подчиняет время и пространство, которые дают лишь место и перспективу для утверждения себя ]
«…Тур яростно верил в себя. Он всем показывал, что он верит в себя. Он делал всё, чтобы доказать, что он верит в себя. В себя — т.е. в свой мир, который его, потому что он знает, что в нем и как; потому что до его прихода в этот мир, другие не видели этот мир в его очевидности — а он пришел и все объяснил и показал… а значит — он на самом деле и есть хозяин мира…
..Он, через десять лет, обязан был провозгласить перед всем миром, что он прав — что он разглядел то, что до него не видели тысячи лет — потому что этот мир и эти тысячи лет — его…»
[ следование вождю — осуществление общности мечты;
мечта набирает силу как мечта многих — это её главный путь в реальность;
человек всегда живет как сцепленный с другими, в себе он переживает эту сцепленность как возможность проживать чувства того, кто идет впереди ]
«…И к этому тщеславию, к этой гордыне приникли как к источнику, дарящему переживание истинной жизни, другие — те, кто не смог противостоять жажде утвердиться. Кто не смог усыпить свой дурной порыв…»
[ свобода — это путь к себе — это поиск себя — явление себя миру и себе;
свобода — это узнавание себя — только в своем свободном поступке мы действительно это мы, а не некто, кто действует в нас;
без свободы мы не способны узнать себя, именно поэтому свобода — главнейшее условие для бытия нас в мире как именно нас;
если свободы нет — то нет и меня, а есть лишь точка приложения автоматизмов мира]
«…ходя в горизонт, мы идем за свободой. После того как отброшены все объяснения для всех бухгалтеров, подводящих балансы мотивов, страхов, долгов и выгод; когда уже не нужно ни перед кем оправдываться — мы знаем зачем мы идем и идем вперед — мы идем, потому что мы свободны.
Мы уплываем в себя. Туда, где нас не будет дергать за ниточки мелочное чужое. Мы выпутываем себя из налипшей паутины суеты.…»
[ любовь — это приход образа/мечты/грезы в мир — это пробуждение самого ценного в нас (в нас, которые как целиком мы не можем быть без другого), что расцветает в миг, но поддерживается лишь вне суеты постороннего ей ]
«…уходя за горизонт мы стремимся к любви. Потому что любовь вблизи засыпает, меркнет, истончается. Зачем разрастаться и разрастаться в груди костру чувства, когда любимая вот она. Любовь просто греет. А еще есть быт, который замусоривает душу. Быт и постоянное столкновение с другим человеком, который всегда другой, даже если любимый… Но, чем дальше уходя в пространство, тем яснее в нас проявляется образ любимой — образ, мечта, грёза. И любовь разгорается вновь. Должна разгореться…»
[ любить — значит желать желания любимого, но любовь не отменяет свободы и любить другого в его и своей свободе — это задача по сложности равная сложности мира в целом;
любовь пришла из грез — в грезах она ближе всего к себе самой — там её многие и пытаются спасти; приводить любовь в реальность — радость и тяжесть на пределе возможности человека ]
«…А что она? Та, которая остается? Вначале они так мало отделяли себя друг от друга. Она проживала его стремления-труды-достижения как свои. Это ведь были и её стремления-труды-достижения тоже. Но потом они вернулись домой, в свою страну. Наступила другая жизнь. Прошла война. Родились дети. Чередой шли заботы, заботы, заботы… Написана книга, не написана, издана или не издана, получила известность или нет — это уже не её… Будет доказана теория мужа или нет — по самому большому счету для неё самой уже не важно — для неё — уже зрелой, уже матери двух детей — заботы и радости детей куда как весомее, чем все доказательства всех палеогеографических контактов всего мира… Его книги, доказательства, подвиги, слава — для неё это уже его сокровища, не её.
Она еще любит и переживает… переживает так, что страх потери любимого раз за разом включает “работу горя” — раз за разом она проживает в себе его возможную смерть, себя в этой его смерти, судьбы детей в этой его смерти. Потому проще бежать. Бежать от ранящей душу близости. Отдалиться, думая, что это не разрыв. И втайне надеется, что он все-таки прилетит, чтобы спасти их семью…
Но он не прилетит. Он сохранит их как сокровища в душе. Она и его дети будут всегда с ним в его свободе. Там, где его чувства пребывают в кристальной чистоте. Вне обжитой реальности. В его мечтах наяву…»
[ наша свобода — т.е. возможность быть собой — гарантированна в т.ч. нашей обреченностью на неполноту знания себя;
наша свобода жить в реальности — свобода стать другим — означает, что никакого окончательно знания себя не будет ]
«…Как не можем понять ни мы сами себя, ни другие нас. И эту разорванность никогда не сшить…»