Самоотречение. О тех, кто спасают(ся)…
//«Аритмия» (Б.Хлебников,2017)

 
Несомненность реальности спасения жизни. Несомненность реальности смерти. Они равны между собой.
Человеку, погруженному в копание в себе, в болтовню о других, в мечтании о «высоком», в потакание своим похотям… во всём можно усомниться, всё можно обсмеять, про всё простебаться или сказать что-то «цинично-умное»…
Но когда прямо перед тобой происходит смерть, во всей её вышибающей землю из-под ног реальности, или когда переживаешь, несоизмеряемое ни с чем, событие спасения от смерти — все эти плетения собственных мыслишек выдувает словно пыль ударной волной ледяного воздуха.
Да, потом наступает откат. Потом ломка схлынувшего напряжения требует что-то сделать — и самым легким выходом кажется кинуть в потерявшую равновесия душу отраву химического «успокоителя» (и хорошо, если алкоголя) — но даже этот откат не заглушит память о переживании подлинности, которая открылась в самоотречении подвига спасения жизни.

Врач скорой помощи — день за днем перед реальностью жизни на её пределе. Есть враг — болезнь и смерть. Есть страдающий-беспомощный человек и, потерянные от страха за него, его близкие. И есть ты — у которого есть шанс помочь.
И это и есть Жизнь — Жизнь с большой несуразной буквы Ж. И сильнее, и важнее ничего нет.
И чтобы не разорвало от того, что ты вместил в себя всё это (а вокруг слоняются люди-дурачки — и милые, и злобные, и никакие — как будто ничего этого нет — боли нет, смерти нет)… чтобы не разорвало — надо дотерпеть до конца смены и залить душу пойлом — другого способа обычай русского излома веков не оставил.

Всё другое уже не важно. Подлинность существования всё больше и больше стирает все «условности». Подлинность уже для тебя обыденной, уже рутинной войны жизни и смерти, в которой ты реально можешь что-то изменить, — смывает всю мелочь. Мелочь, которую другие почему-то зовут «обычной жизнью».

И еще есть Она. Она уже давно стала частью тебя. В общем, это уже ты и есть. Ты не делаешь различия. И это для тебя естественно как дышать. Ты с ней — как наедине сам с собой. И это дает опору. Иначе бы ты столько не продержался в этом исковерканном мире, где то, что ты делаешь самую важную работу для этого мира знаешь только ты, такие же сумасшедшие как ты и те, кого ты только что спас, да и те удерживают это в своем сознании очень недолго.

А что она? А она — устала. Она ведь это на самом деле не ты. Она уже не может гореть. Иначе от неё останется только пепел. Так она для себя решила. Потому что иначе надо сделать еще один шаг в отречении от себя. А это страшно. И она отступила.

— Но отступив, вдруг оказывается, что ты предала. И его, и себя. Ведь ты тоже жила… ведь ты тоже живешь в подлинном мире.  А вернуться в фальшь означает предать самое-самое, что есть в тебе, которое — и это больно — и это чудо — остается живым, только когда кидаешь все силы и всю себя ради этих никчемных других.

. . .

Фильм вроде бы не ровня тем фильмам, которые с полки «вечное». Здесь кино не заставляет трепетать твою душу именно как кино-искусство – гениальной соразмерностью формы-содержания, замысла-исполнения, никогда до того не сказанного и всем до боли знакомого… — каждый раз открывающейся первозданной новизной эстетически-безупречного взгляда творца…
Но это то «сермяжное» кино, которое достаточно прозрачно, чтобы без помех передать посыл в нем содержащийся. Чтобы исполнение не сломало магию погружения в «по ту сторону экрана»; и в этом погружении увидеть-осознать-вспомнить-понять важное про себя и мир, «не замеченное» в другом кино.

Гениальные фильмы Микеланджело Антониони загоняют в тупик «отчуждения» / в непреложность «некоммуникабельности чувств». А фильм Бориса Хлебникова взял и показал, как бывает по-другому. Что «отчуждение» и «некоммуникабельность» — это казнь лишь для «Я», которое до обморока боится себя потерять, которое так дрожит над собой-теперешним, над собой-уникальным-неповторимым-особенным, что любой контакт, который может покушаться на это забаррикадировавшееся «Я» отвергается мгновенно — «Я» еще глубже забивается в свою раковинку…

Герой «Аритмии» не знает, что такое «отчуждение» и «некоммуникабельность» — он на другом этаже жизни. Его самоотречение — взламывает клетку «Я» и погружает в полноту контакта с Другим. И он сам становится прозрачным для другого. Ему тяжело и больно, но это не тяжесть и боль заточения в затхлом подвале самокопания, это тяжесть и боль открытого боя…
Герой открыт для мира, но это не значит, что для него открыты другие, которые спрятались в своих «Я». Он, доверившийся своей любимой, не разглядел, что она, даже «прочитывая» его самоотречение, так и не смогла пройти свою половину пути. Истории из фильмов Антониони — это история и про неё тоже…

Гениальные фильмы Ингмара Бергмана громадному числу зрителей поворачиваются лишь стороной одиночества и страха перед смертью и, в лучшем случае, смирения перед этим страхом. И можно запросто не заметить, что рыцарь из «Седьмой печати» таки победил Смерть актом самоотречения, а профессор из «Земляничной поляны» вспоминает как наполненную счастьем не только свою утраченную юность, но и свою жизнь, когда он «тратил» её на помощь другим, и лишь заключение себя в «покой заслуженного отдыха» самоизоляции сделало его настоящее столь никчемным…

Да, «простой врач скорой помощи» ведет свою борьбу со смертью не в живописных ужасах Средних веков или шведской пасторальной жизни — а в наших банальных спальных районах — но самоотречение его, искренность его, не всемогущая сила его, что так просто явлены нам в фильме  — очищают его… и нашу душу.
И спасибо фильму за это. Спасибо за поддерживающее нашу жизнь напоминание о простоте подвига, что противостоит страданиям и смерти.

Самоотречение — простое слово, в котором отблеск и Крестной жертвы Христа, и «естественного хода вещей» материнства, и шага в атаку «за други своя», и, да, просто работы — той, что делает человека Человеком…

 
P.S.
Весь пафос текста, конечно же, сугубо и трегубо направлен должен быть реальным врачам нашим… низкий им поклон и дай Бог им сил…

Кадры из фильма:

❮❯

 

Восторг быть пришельцем…
//«Человек ниоткуда» (Э.Рязанов, 1961)

Советский Союз Мечтателей, или О наивности…
//«Начальник Чукотки» (1966)

Трезвый оловянный солдатик, или Гимн “неверности” как основе общежития…
//«Соломенная шляпка» (1974)