Сгинуть в чужой жизни.
Спастись в красоте мира…
//«Профессия: Репортер» (1975)

 
Чужая жизнь

Начнем с простого. С простого в понимании, что мог бы сформулировать любой “интеллектуал”, привыкший препарировать жизнь всех людей вокруг. С простого в пересказе. Начнем с “концепции” фильма.

Герой фильма сбегает от своей прежней жизни.
Но делает он это особо — не так как сбегают тысячи других — «ушел за сигаретами и пропал на 10 лет». Нет — он не убежал, бросив семью, опостылевшую работу или долги — он решил «умереть».
Он ухватился за шанс провести окончательную черту — в жизни, в которой у него все было «нормально».
Его профессия была репортер — он всю жизнь наблюдал — смотрел со стороны. И вот он понял, что появился шанс стать окончательным наблюдателем — за всем, включая себя — понять что стоит его жизнь — увидеть всё, услышать всё.
Его пугала и манила убежденность, что он и его жизнь не стоят ничего — он хотел увидеть этот мир без себя.
Он уже давно убедился, что всё что когда-то почему-то ему казалось важным — всё туфта. Он когда-то думал, что писать о несправедливости, нужде, войне — писать и доносить это до сытых и мирных своих соплеменников — это очень важно, что он делает нужное дело, что он меняет мир, что его дело стоит даже того, чтобы рисковать жизнью…
И вот он перестал видеть и понимать, какой в этом смысл. И появился шанс прыгнуть туда, где всё станет ясно.
Умереть и увидеть, что всё это вот всё стоит.

А ещё его подтолкнула зависть. Он встретил почти такого же себя, который мотался по тем же отвратительным местам планеты, что и он, но у которого был смысл — он встретил человека, который жил сам, который еще мог видеть красоту.
Жил без обязательств перед продажным начальством, перед лживой женой, перед завистливыми друзьями. Который не должен был по мелочи продавать свою душу, всё больше и больше причесывая собственные репортажи, пряча в них то, что когда-то считал единственно правдой, достойной того, чтобы делать вот это вот всё… и взамен вот этих вот стараний, торговли, риска, уходящих в никуда часов, дней и лет — получать лишь несколько газетных колонок в архиве, которые прочли всегда сытые буржуа во время завтрака, покачали головой, опечалились ненадолго, поговорили во время ужина с таким же как они об ужасах в далеких землях и забыли навсегда.
Он встретил человека, который имел дело с реальностью, который не был вплетен, как был уверен наш уже не герой, в сеть из бесплодных слов и мнений, что намертво цепляются и тянут на дно.

Зависть к чужой жизни. Желание получить все связи с реальностью, ради которых не придется платить остатками себя, разменивать себя на мелочь — на пошлость и пустоту. Желание стать другим сразу. Острое, застилающее всё собой желание. Как сорвать наконец-то джек-пот в жизни, которая уходит и уходит в нитуда, которая уходит.
Он ухватился за этот шанс, решился — потому как знал — его собственных сил на то, чтобы поменять свою жизнь уже не было.

 
А затем нам история показывает что за этим будет — что за это будет.
Показывает логично и верно — то, как и должно было бы быть.
Жизнь человека не висит в пустоте. Нас нельзя вынуть из нашей жизни и поставить на чужое место. Чужого свободного места не существует.
Все места всегда заняты.
Чужая судьба всегда остается судьбой. Мы сами и есть судьба. Сеть связей с другими людьми, местами и временами — она это и есть мы.
И эта сеть именно такая, которую мы можем сплести. Другие на нашем месте сплели бы другую сеть. Но другие не могут быть на нашем месте. Потому что “наше место” таково каковы мы, а мы таковы каково “наше место”.

Обмануть никого тут нельзя.

Если кто-то пытается украсть чужое место в жизни — рушится всё, что делало это место им — связи, события, судьбы с ним связанные — рушится всё, что делало в этом месте возможной жизнь.
И если этот вор не окончательно был алчущей пустотой, если он еще был жив — то ломается и он… возможно до смерти, возможно у него будет шанс прорасти вновь своей судьбой — но своей судьбой, не чужой…

 
* * *

Остановись в красоте

Что ж, всё это было просто — просто и понятно «что хотели сказать в фильме» некие рассудочные создатели. Сказанное — на поверхности рассуждающего разума.
Но что важнее? Что важнее для души?
Важнее и труднее проговорить то, что само смотрит на тебя с экрана, что выше всяческих схем и построений. Выше той жизни, которой живет, загнавшее себя в тупик, такое деятельное человечество.

Выше, и глубже, и вокруг — прекрасный мир.

Зрячий увидит как прекрасен мир.
Как прекрасно каждое место, где бы он не остановился.
Где бы не остановил он свой бег. Бег среди людей, по поводу людей, на поводу у людей, на поводу у себя.
Мир прекрасен. Он просит — взгляни на меня. Остановись. Живи здесь. Здесь живут люди. Которые проросли здесь. Которые благодарны и благородны.
Люди могут не портить мир. Люди могут вписать в мир себя. Встроить. Построить свои дома и свою жизнь так, что их жизнь и их дома будут стоять как от века стояли здесь скалы, лежал песок, светило солнце…

Микеланджело Антониони снял свой самый красивый фильм — с самыми красивыми видами, с кадрами, выстроенными лучше туристических реклам, — про потерявшего себя человека.

Человек потерял себя, он зачем-то еще едет за тридевять земель, он едет-бредет-убегает; он перебирает места, в которые мог бы сбежать; он стремится по чужим адресам, записанным чужой рукой; он ввязывается в чужую войну, войну, что всегда была самым последним способом ответа человека на то, что задевало его до самого сердца, а он лишь каким-то умствованием понимает, что перед ним справедливая война — сердце его молчит — он наблюдатель — наблюдатель, потерявшийся в мире.

И на каждом повороте его бегства в не-туда перед ним открывается прекрасный мир.
Остановись. Живи здесь. Построй хижину в песках. Купи домик в маленьком городке. Сними квартиру рядом или даже в самом шедевре Гауди. Поселись в старинном отеле.
Стань официантом на Гибралтаре, пиши книгу в далеком Каире.
Мир прекрасен.
Банальность красоты в глазах лишь того, кто не видит её истинность. Кто бежит за чужими грёзами, кто отравлен мельтешением “каталогов шедевров”, кто не знает еще мир, потому, что не знает себя.

Остановиться и жить тихой жизнью. Проживать день за днем. Быть благодарным за каждый день. Жалеть каждый ушедший день. Жалеть — потому что сердце наполнило его счастьем, потому что было бы так хорошо, чтобы день длился вечно, каждый день. Так не бывает и это небывалое еще более делает ценным каждый уходящий и каждый приходящий день.
Быть в мире. Не бежать за призраками. А если воевать, то за то, что тебе нужно защищать до конца, до самой последней твоей капли крови.
Потому что мир прекрасен. И его красоту должны увидеть и те, кто тебе дорог, и у которых должно быть их прекрасное будущее.
И войны не должно быть. И она не повод для пересуд и щекотания дряблых нервов читателей столетних газет.
Уйди от войны. Поселись в любом уголке прекрасного мира.
Вдохни полной грудью. Услышь ветер. Прими жар солнца. Печалься вечерним часом. Радуйся утреннему солнцу.
Пойди рядом с прекрасным человеком. Люби, прилепившуюся к тебе.
Радуйся теплоте взгляда, озорству движения, участливому слову.
Смотри, смотри на прекрасный мир.

Лишь слепец, оставшийся навсегда слепцом не сможет увидеть красоту мира. Лишь заболевший до конца своих дней человек будет видеть какие-то уродства Мира. Мир прекрасен.
Да люди способны на зло. Люди творят зло. Зло отвратительно. Себялюбие отвратительно. Власть, паразитирующая на малых сих, отвратительна. Глупость отвратительна.
Но это не главное. Это тени. Это преходящие тени на прекрасном Мире.

Остановись и живи. Живи в радости, живи в смысле, живи в мудрости.

. . .

Мы видим, видим это в фильме, мы видим красоту через весь фильм — мы видим как бежит по этой красоте человек и не в состоянии принять её. Мы видим как он слеп и несчастен.

На что мы надеемся, представляя себе другую судьбу — судьба ведь всех одна и та же — судьба смертных?
Мы видим себя вне смерти — надеемся на тот промежуток, в который умещается жизнь.
Слепец думает, что он получит что-то небывалое, если судьба подарить ему другой промежуток времени перед смертью — не тот, который он проживает сейчас.
Он думает, что ему откроется нечто, что избавит его от сомнений, от вопросов, от недовольства. Он мечтает перестать мучится собой.

А вместо этого он еще больше влипает в самого себя — в каждом движении в попытке жить чужой жизнь человек вязнет в собственных ошибках, в собственных неспособностях, собственных неудачах.
(Ведь себя от так и не узнал, не увидел — а значит не нашел путь вне собственных невозможностей, что будучи неузнанными обреченно поглощают каждого из нас. Не узнал себя, забыл себя, отбросил себя — а потому не мог и черпать помощь, что даровалась именно ему.)
Чужие обстоятельства — чужие враги, против которых у человека нет поддержки собственной жизнью, которая была не его личная заслуга — она была ему подарена его судьбой — судьбой, начатой теми, кто был до него, кто его родил, кто его воспитал, кто шел с ним рядом, пока он еще только становился собой, кто сделал так, что он оказался способен жить в мире.

Убежать в чужую жизнь.

Вместо того, чтобы узнать правду себя и прожить себя, шаг за шагом открываясь к миру, примиряясь с ним, принимая в себя его красоту.

Убежать в чужую жизнь нельзя.

 
* * *

Она и другая

Она пыталась найти оправдание существования себя и мира в камне и кирпиче — в том, что мир называет самым прекрасным из построенного человеком.
Она видела весь мир глазами юности — глазами впервые осознавшего себя духа — который мерит и мир, и себя максимальной меркой — мерит мир и каждого человека в нем сразу и всего…
Мир, в котором творил Гауди, и который убил его самой нелепой из возможных смертей, — как можно жить в этом мире? Как можно жить в такой повседневности?
От этой повседневности надо бежать — или в мир грёз непрерывного чтения (в грёзы родственных тебе душ), или броситься в авантюру, что обещает разбить цепь банальности твоей жизни…

 
Студентка видит метущуюся полноту сердца в мужчине, что прожил вдвое больше её, — она тянется помочь, она тянется вырасти сама — она и мать, и дочь — она женщина — она мечтает дать жизнь — вдохновить на жизнь — в мире, который так красив и так жесток — она знает в себе надежду на лучшее, силу дать этому лучшему жизнь…
И она каждое мгновение неуверенна в себе, она боится, что она недостойна.
Её так ранит его жестокий вопрос — «что ты тут делаешь?». Она ведь готова помочь, она рада жертве себя ради спасения других — ведь её еще так много — она еще так сильна в своей уверенности в лучшем, в самом лучшем из возможного.

Когда её отталкивает он во второй раз — она уже не бежит в обиде неоцененной им — она ждет, она мучается, она ищет выход и она не успевает предотвратить непредотвратимое.

 
А ведь все было возможно.
Двое случайно сталкиваются. Она уязвима, она опасается, она даже оставляет следы, чтобы, если что, ей могли помочь, если тот, с кем она столкнулась, окажется не тем, кем ей хотелось бы чтобы он был.
Но потом были разговоры и была ночь вместе. Они были вместе. Вместе быть, вместе уйти в сон и проснуться — означает стереть страх людей друг перед другом.

 
Но он не знал себя. Он застрял в себе как трясине, а теперь тонул и в чужом — том, в чем ему так хотелось спастись, но что лишь оплело его его собственными же невозможностями. Он разваливался на случайные части, он стал мусором для самого себя — он боялся запачкать и её — он боялся довериться ей, он её оберегал от себя.

Она мечтала спасти его от него же. Она видела мир справедливости — мир, в котором возможна справедливость. Она тянула его в этот мир, даже через шантаж — вечный женский шантаж собой — быть с ней и быть лучше…
И она толкнула его к гибели.
Так она будет думать. Потому что она была хорошей. Очень хорошей.
Она не могла рассмотреть, что гибель его была уже в нем.
Обман себя — гибель.

 
И еще была жена. Старая женщина. Которой не было и 40.
Старая женщина, которая тоже потеряла себя — в жизни с ним. Чужой ей. Которая перестала понимать его много-много лет назад. Если вообще понимала. Которая, лишь лишившись его в его первой смерти, увидела его глазами, его судьбой мир, а не своей неудавшейся, как она твердила себе.
И когда случилось для неё чудо — и он мог вернуться в её жизнь и вернуть её жизнь в смысл — она бросилась пеленать его уже чуждой ему её заботой. И толкнула его к гибели.
Чтобы предать его во второй раз — окончательно.

* * *

Трагедия слепцов.
Ослепших разной слепотой.
Но с одним результатом.
Переставших видеть красоту мира в её собственной истине, что выше всех нас.

Кадры из фильма:

❮❯

❮❯

❮❯

❮❯

❮❯

 

Огонь полноты бытия, что питает и сжигает…
//«Огни варьете» (Ф.Феллини, 1950)

Панцирь для человеков…
//«Алиса здесь больше не живет» (М.Скорсезе, 1974)

Победить смерть…
//«Седьмая печать» (И.Бергман, 1957)