Если в комнату, в которой никого нет, в которой стоит только стол, на котором стоит колокольчик, войдет человек и будет вынужден находиться в ней длительное время — то он обязательно позвонит в колокольчик. Доказано экспериментально. Почти доказано, потому что найдутся десяток-другой процентов, которые не позвонят. Что их остановит?
Феллини в фильме «Дорога» бьется над тем, чтобы пробиться в душу того, у кого эта душа не видна, чтобы узнать, что в её темноте, чтобы внести в неё хоть толику света. Чтобы найти надежду, чтобы никто не отверг свой шанс быть неодному.
. . .
Как заглянуть в душу другого человека?
Чем измерить его чувства?
А есть ли вообще у него чувства?
Маска лица — что за ней?
А если это побитый жизнью, обросший мужик без возраста?
Что за его угрюмой молчащей оболочкой? Что шевелится в нем? И точно ли шевелится? Что в нем происходит через 30-40-50 лет после детства?
Лицо ребенка, лицо девушки — они так человечны. Может быть потому, что на них «написана” человечность? Может быть потому, что мы так легко читаем эмоции на этих нежных, подвижных, бесхитростных лицах? Может быть мы любим их, каждое их мгновение лишь потому, что видим отсвет чувств на их лице, которые меняются после каждого нашего слова или даже взгляда, обращенного к ним?
Как вычислить, что чувствует другой, если его лицо — неподвижная маска и лишь очень ненадолго он способен поменять её на 3 или 4 других, столь же бессмысленных внешне, — на маски пьяного смеха, похотливой ухмылки, злобного оскала или заискивающего “смирения”?
Как узнать — есть ли “глубокие”, “сложные”, “человеческие” чувства за этими его масками? По его делам? Домыслить-сочинить за него?
. . .
Стоит колокольчик — человек позвонил.
Увидел за решеткой серебряные украшения, когда вокруг никого — попытался дотянуться, чтобы украсть. Встретил в забегаловке доступную бабу — увез её в безлюдное место. Стал жертвой публичного издевательства — бросился на обидчика с ножом.
Купил за 10000 лир девочку — заставляешь её отрабатывать деньги; она приболела — ухаживаешь и кормишь 10 дней кряду; стала в тягость, ей полегчало и появилась возможность освободиться от балласта — бросил; увидел трубу, которая тебе не нужна — подарил на прощанье.
А до того? Как до того шла его жизнь?
Призвали в армию и отправили на войну — воевал и выживал. Вернулся в разоренную страну, наткнулся на бродячих артистов, которые пристроили в цирковое представление с простейшим силовым трюком — стал зарабатывать этим себе на жизнь. Есть деньги — пьешь и ешь до предела, нет денег — хлебаешь из солдатского котелка пустые макароны в разрушенном хлеву.
Что у такого на душе? Где в нем человек?
Он пошел в бродячие артисты — позвала душа в дорогу, притянуло внимание зрителей, поманила свобода или просто подвернулся легкий хлеб во времена, когда полстраны голодала?
А что канатоходец? Он смехом и шутками глушит боль жизни? Или прячется в них от страха перед смертью, играми с которой он каждый вечер зарабатывает себе деньги?
Он пытается расшевелить всех вокруг, чтобы быть не одному, чтобы вокруг было как можно больше человеков? Или добивается внимания, чтобы увеличить социальный капитал?
Он живет мечтой, что кому-то нужен самый последний камешек с дороги, кому-то нужны эти жемчужные плевочки в небе; что, если кто-то не отпускает другого и пусть даже бьет, — значит все-таки по-своему любит?
А если не нужен; если игра случая так соположила космические константы; если не отпускает и бьет, потому что уплочено и надо отрабатывать?
Тот первый – живой истукан — услышал мелодию, которую играла та больная девушка на трубе, и душа проснулась? Он завыл и бросился к черным волнам времени с требованием всё и всех вернуть?
Или просто упился и стало очень себя жалко, что вот так не свезло, а теперь и обслуживать его некому?…
Что за маской побитого жизнью лица? Хочется думать одно, а что на самом деле? Где гарантия?
А если он для всех вокруг стал непроницаем из-за постоянной заботы, что снедает его душу? Если каждый день, каждый час он думает о куске хлеба, который никем ему не гарантирован? Если его давит груз безысходности, что никто и никогда ему не придет на помощь, никто и никогда не поддержит; он — одинокий на всем свете — вынужденный думать и о себе, и о той полусумасшедшей, что нужно кормить каждый день…
Если он устал, он очень устал, он уже устал всей своей жизнью, а потому стоит только появится возможности забыться — в пойле, девке или драке — он кидается в это с головой, иначе бы он кинулся с моста или залез в петлю? Ведь так он может думать, так он может искренне верить…
А если он внутри в постоянном ужасе от мира, от людей, которые глупы и готовы лишь ржать и пугаться, которые ничего не понимают — ничего не понимают в нем и его жизни; если он не видит никакого просвета ни в чем и ни в ком, а потому плюнул хоть кому-то что-то говорить?
Один — без семьи, без дома, без своего города или деревни — везде и для всех чужой…
Так что за его маской? Как узнать?
Спросить?
Что он ответит, если он и сам себе ничего не может ответить? А если одна половина его жизни — лишь “реакция на колокольчик”, а всю вторую — он прячет от всех свою истерзанную душу? А если его душа просыпается только в одно мгновение из десяти? Становится он меньше человеком или больше?
Что для него могут сделать другие? Что он сам может сделать для себя? Зачем ему что-то делать для себя и уж тем более для других?
В нищей стране, среди голодных детей, в мире, в который он пришел, ни в чем не виновный…
. . .
Реальность, что в конечном итоге определяет нашу жизнь, по которой мы сверяем свою жизнь — ведь это не та всегда банальная грязь после штормов жизни, в которой каждый всегда рискует увязнуть в дороге, — а сама дорога — сам путь, что ведет нас вперед. Мечта — что указывает куда нам идти — вот единственно важная для нас реальность.
* * *
Открытое лицо ребенка, девушки. Наивность юного создания, наивность слабого интеллекта. Не защищенность. Жизнь без наращенного панциря…
Она так радовалась миру. Ей так было мало нужно. И ей нужен был весь мир. Она любила весь мир. Каждого.
Она умеряла свою любовь с каждым прожитым днем. Она готова была видеть любовь уже во всем, в каждом.
Но мир всё равно сумел начать убивать самое-самое дорогое — доброту, надежду и любовь.
Так зачем жить в этом мире?
Согреваться вместе с уже ледяным человеком-монстром, потому что ни один человек, пока жив, не теряет души до конца?
А если лютый холод извне в считанные годы-месяцы-дни возьмет всё до самого конца от такого крохотного огонька таких слабых жизней и бросит умирать? Всё равно искать и дарить тепло? Даже если в самом конце останется только одна короткая мелодия или вообще ничего?
Непостижимая высота помысла, непостижимая человечность.
А если нет? А если перед нами тоже маска. Маска зависимого, беспомощного существа, которое существует без всякого осознания, которое без всякого осознанного вчувствования действует так, чтобы привлечь к себе того, кто сильнее, так как без него — без любого сильного, первого попавшегося сильного — без его защиты и опеки просто не выживет.
Внимание щенка к хозяину, выпрашивающее мяуканье котенка… — есть ли в них смысл, кроме игры инстинктов — инстинктов, которые заставляют и нас, “больших и нормальных”, глядя на них, забывать себя и выдумывать про них то, чего нет, мешая себе “нормально жить”?
Жуткий вопрос. Бесчеловечный вопрос — если он обращен к маленькому ребенку, к “умственно неполноценному”…
Так легко произнести каждое слово, что составляют этот вопрос, в отдельности. И так соблазнительно, наверное, ответить на него тем, кто лелеет только свои желания-переживания-воспоминания-обиды, кто ценит только себя, кто знает только себя, а других только видит и ничего в них не чувствует…
Интеллект способен рассмотреть и взвесить оправданность и выгоду любого вопроса. Душу же от него воротит. Потому что — Ложь, которой не должно быть в человечном мире…
Потому что есть свидетельство нашего сердца и сердец других; потому что мы только и живем максимально реально лишь тогда, когда максимально полно проживаем истину наших чувств, истину нашей любви; потому что есть фильмы Феллини.
. . .
Феллини очень хотел пробиться в душу тех, которые живут так (а живут ли?), как будто души других не в счет, как будто души нет.
Чтобы понять. Чтобы разбудить.
Спасибо ему за это.
P.S.
« …прежде всего остального нам необходимо научиться такой простой вещи, как сосуществование одного человека рядом с другим.
Я думаю, что, если не будет разрешена эта очень простая, но столь насущная проблема, завтра мы можем оказаться перед лицом такого общества, которое внешне будет прекрасно организовано, и будет отлично функционировать без каких-либо дефектов, но в котором личные отношения, отношения между людьми, отношения между отдельными индивидуумами окажутся чисто поверхностными, лишенными всякого внутреннего содержания; в них будут царить равнодушие, отчуждение, невозможность познания человека человеком.
Наша беда, несчастье современных людей — одиночество. Его корни очень глубоки, восходят к самым истокам бытия, и никакое опьянение общественными интересами, никакая политическая симфония не способны их с легкостью вырвать. Однако, по моему мнению, существует способ преодолеть это одиночество: он заключается в том, чтобы передать “послание” от одного изолированного в своем одиночестве человека к другому и таким образом осознать, раскрыть глубокую связь между одним человеческим индивидуумом и другим.
«Дорога» представляет собой подобную попытку, предпринятую средствами искусства; …обращенный к людям призыв о духовном сближении и единении в любви.
В «Дороге» рассказана одна из бесчисленных человеческих историй, выбран, быть может, самый убогий, самый жалкий случай сосуществования между людьми; я пытаюсь показать, как постепенно лопается [изолирующая людей друг от друга] скорлупа этого сосуществования и появляется на свет зародыш наипростейшего и сверхъестественного человеческого общества [— бытия-вместе].
Мое стремление — возможно, это иллюзия — заключалось в намерении показать, что каждый в своей жизни может оказаться в подобном положении и должен будет искать из него выход. И мой фильм, может быть, покажет, как, каким образом это можно осуществить, а главное, породит само желание к сближению между людьми. Если бы это удалось, тогда, значит, наши усилия не пропали даром… ». (1955)
■ Огонь полноты бытия, что питает и сжигает…
//«Огни варьете» (Федерико Феллини,1951)
■ Обман и Правда человеческого существования…
//«Четыре ночи мечтателя» (Робер Брессон,1971)
■ Уродство зла. О верящих в Дьявола и не верящих в Бога…
//«Фауст» (Александр Сокуров, 2011)
■ Человек никогда не может выстоять один против мира…
//«Трамвай Желание» (Элиа Казан, 1951)
■ Зло не ходит по улицам под бой барабанов…
//«Четыреста ударов» (Франсуа Трюффо, 1959)
■ Сказка о городе и возвращении…
//«Лола» (Жак Деми, 1961)
■ Последнее отчуждение…
//«Красная пустыня» (Микеланджело Антониони, 1964)
■ Про семью как панцирь, что нас (не)сберегает…
//«Алиса здесь больше не живет» (Мартин Скорсезе, 1974)
■ Бессилие слов и боли…
//«Ложное движение» (Вим Вендерс, 1975)
■ Самоотречение. О тех, кто спасают(ся)…
//«Аритмия» (Борис Хлебников, 2017)
■ Души прекрасные порывы…
//«Как Витька Чеснок вёз Лёху Штыря в дом инвалидов» (Александр Хант, 2017)
■ Когда чужая боль больнее…
//«Чучело» (Ролан Быков, 1983)
■ Человеческое сердце — всегда больное сердце…
//«Нежность» (Эльёр Ишмухамедов, 1966)
P.P.S.
Да, можно подобрать немного другие слова и взглянуть на фильм в целом — поверх вопросов о человеческом “внутри”, что определяет наше бытие, — можно сразу взглянуть на фильм как на рассказ о человеческом бытие-вместе.
И увидеть, что Феллини страстно хотел показать как шаг за шагом рождается чудо близости между людьми, всегда предельно разными людьми, погруженными в себя людьми, в громадном числе — черствыми и, даже, жестокими людьми — людьми в пожизненных масках; он хотел показать “механику” рождения чуда понимания и счастья…
Но его гений не смог согласиться с притворством и оставил чудо там, где ему только и место — в области всегда возможного, даже если несбывшегося здесь и сейчас, — в области грёз;
на пленку же поместилось горькое и такое нужное предостережение — что чтобы чуду открылся путь к нашей душе и, только потом, нашей жизни — нельзя спугнуть его, нельзя отвергнуть, нельзя быть слепым и только тогда может быть появится шанс быть неодному, появится шанс пойти по не одинокой дороге к может быть счастью…
Re: P.P.S.
Это ведь вечный вопрос — почему “правда жизни” в искусстве — это всегда “жанр трагедии”, даже если автор очень и очень хочет нащупать выход или хотя бы утешение.
И кстати, возможно, что именно осознание невозможности избежать трагичного финала и стало причиной того пережитого Феллини «Чернобыля души», который он, по его же словам, пережил после «Дороги», что так любят вспоминать “киноведы” в связи с этим фильмом.
— —
Правда жизни — в конечном итоге — всегда правда её конечности. Человек смертен, вот и все дела.
Другой вопрос, что остаются те крохи времени, что человек еще на этой Земле; что после человека остается что-то на этой Земле; да и конечность человека всегда можно поставить под вопрос — вопрос о Вечности он ведь всегда тут как тут)…
Из всего этого и подобного можно черпать и передавать дальше утешение в своих произведениях. Если хватает таланта и мочи. У Феллини хватало.
…
Если мы и можем что-то точно сказать про “причины” психологического надлома Феллини, то да — с внешней стороны, всё, как и рассказывали жена и друзья, — «перенапряжение» и пр.;
но с т.зр. Смысла — в своей метафизической глубине — “причины” вечны:
невозможность найти “рецепт” от жизни — понимание, что образцово-человечная героиня «Дороги» — обреченно “не от мира сего”, что правда жизни никак не может привести героя фильма к “перерождению” и т.д., и т.д.
Феллини в своих текстах не раз говорит, что хотел сделать явной для всех “язву” отчужденности/ обесчеловечивания, чтобы помочь вылечить. Осознание, что не то что до “вылечить” дело не доходит, а даже им самим делаемое самой природой мира превращается из “рецепта лечения” в “изображение болезни” — и это после работы на разрыв себя — предельно тяжело…
Re: Re: P.P.S.
Если говорить очень грубо, то получается, что череда трагедий, снятых Феллини в обертке притч для народа/ эстетских картин, в сухом остатке может претендовать лишь на т.н. “катарсис” — такой себе ополаскиватель для души, который по факту ни одного злодея не превратил в добродетельного человека (а может даже наоборот — всплакнув на фильме/спектакле, сентиментальный злодей может уверится, что он точно хороший человек, и спокойно продолжить вершить свои злодейства)… ?
[о текстах 1955 года по поводу фильма «Дорога»]
Прочел открытое письмо Массимо Мида по поводу фильма «Дорога», ответ Феллини и пару других публикаций 1955 года.
Это ведь была целая волна публикаций в левой/коммунистической прессе Италии тех лет.
Насколько я понял, Феллини обвиняли, что он отошел от основной дороги итальянского неореализма — отказался от показа реальных отношений, реальный людей, раздавленных существующей реальностью Италии — страны, где почти 20 лет заправлял фашизм, подавлявший всякое левое движение за права рабочих и угнетенных, которую затем оккупировали США.
Его критиковали, что вместо того чтобы показывать реальные причины убожества жизни в стране и возможные пути выхода (солидарность, борьба за свои права, взятие власти рабочими в свои руки), он придумал сказочную историю, в которой виной всему некая вневременная “человеческая натура”, а не рукотворные скотские условия жизни.
В ответ Феллини цитирует множество восторженных отзывов о своем фильме со стороны коммунистических публицистов и ссылается на Энгельса:
«… Стремление к “сообществу” должно рождаться из глубокой потребности самого существования человека, зреть в нем самом и исходить от него самого.
Ты не удивишься (а может быть, и удивишься), если я именно тебе процитирую два отрывка из Энгельса:
«Грубое равнодушие, жестокая изоляция всякого индивидуума в его частных интересах тем более отвратительны, что эти отдельные лица собраны в тесном пространстве… »; «Распад человечества на монады, каждая из которых имеет свой принцип жизни и свою особую цель: мир атомов доведен здесь до крайности».
Я думаю, что эта “монадность”, это одиночество, характерные для современной жизни, представляют собой явление временное. Поэтому необходимо на эту язву нашей жизни направить самый яркий свет, разобраться во всей ее сложной противоречивости. Фильм, стремящийся образно передать детализированную, показанную, словно под микроскопом, картину диалектики чувств, противоречия того монолога-диалога, который является ныне основной формой общения между людьми, в результате чего и происходит столько несчастий и столько подлостей, отражает самую насущную потребность сегодняшнего дня, объясняет ее, раскрывает ее во всей глубине. Именно к такому фильму в наибольшей степени и подходит определение “реалистический”. …»
Вот так рождался “феллинивский реализм” — который обращается к самым основам бытия и пределам человеческой природы и потому вечен.
+ [о текстах 1955 года по поводу фильма «Дорога»]
«Дорогу» Феллини — можно назвать образцом философско-антропологического исследования средствами кино.
Но, ведь, с другой стороны — коммунистические критики также были правы — “стенания” по поводу несовершенства человеческой природы могут работать и на консервацию текущей социальной системы. А ведь человек существо настолько социальное, что только с помощью социального же “экзоскелета”, с помощью улучшения этого «экзоскелата» он только и может быть в массе своей “улучшен”/ сам стать лучше — стать моральнее, благороднее, добрее…
Так что критика в стиле 11-ого тезиса о Фейербахе Маркса:
«Философы лишь различным образом объясняли мир, но дело заключается в том, чтобы изменить его» — вполне справедлива по отношению к Феллини,
но и позиция Феллини: что без понимания людьми людей, без внимания людей к друг другу в каждом минимальном их сближении/столкновении — предельно легко потерять самих этих людей — потерять человечность человека — то ради чего всё огороды социальных практик городятся, — истинна в самом глубоком смысле этого слова…
А так да, ухватившись за якобы пессимизм Феллини в отношении “человеческой природы”, текущие капиталистические властьпредержащие, очень были рады такому взгляду — ведь из этого так легко вывести, что — «люди скоты и потому мы их будем пасти [и доить] для их же блага».
[«медленное чтение» — фразы-смыслы текста/фильма для обдумывания еще] :
[ Что останавливает человека, когда все внешние обстоятельства подталкивают его к определенным действиям? Что останавливает «необходимость» «позвонить в колокольчик»? ]
[ И наоборот — если человек совершает нечто “правильное”/“доброе” лишь потому, что так складываются обстоятельства — будим ли мы считать его более “человечным”? ]
«…увидел трубу, которая тебе не нужна — подарил на прощанье…». «…Призвали в армию и отправили на войну — воевал и выживал. Вернулся в разоренную страну, наткнулся на бродячих артистов, которые пристроили в цирковое представление с простейшим силовым трюком — стал зарабатывать этим себе на жизнь. Есть деньги — пьешь и ешь до предела, нет денег — хлебаешь из солдатского котелка пустые макароны в разрушенном хлеву…»
[Где здесь человек?]
«…Маска лица – что за ней? А если это побитый жизнью, обросший мужик без возраста? Что за его угрюмой молчащей оболочкой? Что шевелится в нем? И точно ли шевелится? Что в нем происходит через 30-40-50 лет после детства?…»
[ Лицо просто в силу особенностей строения мышц у многих скорее скрывает, чем передает чувства.
Где та граница, за которой мы не можем решить “проблему выразимости” — где недоступность нам прочувствовать чужие переживания окончательно перекрывает для нас возможность жить вместе с другими
/ где избыточность наших “фантазий о другом” погружает нас в сон мечтаний о человечности всего вокруг ? ]
[ Не наделяем ли мы большей “человечностью” детей/девушек просто из-за их особенностей мимики? ]
«…Лицо ребенка, лицо девушки — они так человечны. Может быть потому, что на них «написана” человечность? Может быть потому, что мы так легко читаем эмоции на этих нежных, подвижных, бесхитростных лицах? Может быть мы любим их, каждое их мгновение лишь потому, что видим отсвет чувств на их лице, которые меняются после каждого нашего слова или даже взгляда, обращенного к ним?…»
[ Если человек говорит “высокие” слова, если он раз за разом действует “ради других” — вправе ли мы (не) верить в его “высокие помыслы”?
где граница отсечения “искренности” ? ]
«…Он смехом и шутками глушит боль жизни? Или прячется в них от страха перед смертью, играми с которой он каждый вечер зарабатывает себе деньги? Он пытается расшевелить всех вокруг, чтобы быть не одному, чтобы вокруг было как можно больше человеков? Или добивается внимания, чтобы увеличить социальный капитал?…»
[ Реальность мира — она складывается из физических “атомов&пустоты” или из “смыслов”, что вкладывает в этот мир человек, а мир в человека? ]
«…[ведь] кому-то нужен самый последний камешек с дороги, кому-то нужны эти жемчужные плевочки в небе; что, если кто-то не отпускает другого и пусть даже бьет, — значит все-таки по-своему любит…
А если [все-таки] не нужен; если игра случая так соположила космические константы; если не отпускает и бьет, потому что уплочено и надо отрабатывать?…»
[ Закрытость/непроницаемость человека для других, равно как и его “злые”/“неправильные” поступки — могут иметь глубочайшие причины в его жизни — это следует помнить, когда видишь перед собой человека. Но ведь с другой стороны он реально может быть “живым истуканом”…
Поэтому каждый человек — это знак вопроса для другого человека (и для себя тоже)
Эта загадочность человека для человека (в т.ч. для себя) — одна из основ нашей свободы, что в т.ч. фундирует ответственность человека за его поступки. ]
«…мечты о Человеке, наш лелеемый с детства образ правильного человека — это человек, это и есть мы…»
[ “Человек” — это то, что мы принимаем за “человека”.
Это наш “идеальный образ”, наше знание’ о человеке-вообще, которое регулирует наше отношение и к другим людям, и к себе.
“Реальность человека”, которая имеет отношение к нашей жизни, — сугубо регулятивна и самонастраиваема.
Человек — существо самопредикативное. ]
«…Реальность, что в конечном итоге определяет нашу жизнь, по которой мы
сверяем свою жизнь — ведь это не та всегда банальная грязь после штормов жизни, в которой каждый всегда рискует увязнуть в дороге, — а сам путь, что ведет нас вперед. Мечта — что указывает куда нам идти — вот единственно важная для нас реальность …»
[Высота человечности — может распространиться на весь мир своей любовью и может погибнуть от отсутствия любви.]
«…Так зачем жить в этом мире [если нет любви]?… Всё равно искать и дарить тепло? Даже если в самом конце останется только одна короткая мелодия или вообще ничего?
Непостижимая высота помысла, непостижимая человечность[— непостижимая, а потому могущая существовать в мире свободы — в мире Человека] …»
[ Интеллект способен поставить под вопрос даже саму человечность в её самых пронзительных для человечного взгляда проявлениях, поставить под вопрос человечность самого человека. Интеллект способен выстраивать теории, в которых человека просто нет, а есть лишь наборы нейрофизиологических и пр. взаимодействий. ]
«…Интеллект способен рассмотреть и взвесить оправданность и выгоду любого вопроса. Душу же от него воротит. Потому что — Ложь, которой не должно быть в человечном мире…
Потому что есть свидетельство нашего сердца и сердец других; потому что мы только и живем максимально реально лишь тогда, когда максимально полно проживаем истину наших чувств, истину нашей любви…»
[ Несомненность переживания (несомненность переживания любви – как наиболее полного пере-живаемого) — реальность гораздо более неотменимая, чем любые (пере)интерпретируемые “внешние данные”. ]
У каждого в жизни была своя Джельсомина